100 лет назад, в октябре 1917 г., произошли события, которые одним американским журналистом не без пафосного преувеличения были названы «десятью днями, которые потрясли мир». Впоследствии из этих дней выбрано было 25-е число (7 ноября), как их кульминация. К 7 ноября по григорианскому стилю был приурочен главный государственный праздник страны. Но что в самом деле произошло в этот памятный день, для одних – злосчастный и катастрофический, для других – своего рода апогей в тысячелетней истории России, и какие события предшествовали ему?

Фиаско Керенского и созыв Демократического совещания

Провозгласив 1/14 сентября, сразу после отстранения генерала Л. Г. Корнилова от должности Главковерха и его ареста, Россию республикой, Временное правительство во главе с А. Ф. Керенским оказалось в политическом и правовом вакууме. От Керенского отвернулись умеренные кадетские круги, возлагавшие ранее надежду на успех Корнилова, и он вызвал острую неприязнь к себе со стороны той части офицерского корпуса, которая прежде готова была его терпеть. Сторонников в армии он сохранил лишь в среде молодых и необстрелянных офицеров и наскоро обученных военному делу юнкеров из вчерашних студентов, подвергшихся в университетах революционной индоктринации. Более радикальный элемент из них разделял возобладавшее среди солдат разлагающейся армии стремление к скорейшему заключению мира любой ценой. Ставленник Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, которое делегировало его в марте в правительство «как заложника демократии» и под давлением которого он это правительство потом возглавил, Керенский стал объектом травли со стороны Петроградского совета, когда большинство его делегатов составили большевики, избравшие 9/22 сентября своим председателем Л.Д. Троцкого. Керенский тщетно пытался отмыться от обвинения в предварительном сговоре с преданным им Корниловым. Петросовет политически контролировал столичный гарнизон, и Л. Д. Троцкий взял курс на устранение Временного правительства во главе с «корниловцем» Керенским и замену его правительством советским.

А с другой стороны, объявление Российского государства республикой явилось актом узурпации прерогатив Учредительного собрания, которое, согласно логике демократической легальности, предполагалось созвать как раз для установления формы государственного правления. Оправданием подобной узурпации служила ссылка на революционное творчество, но в таком случае всякий вообще успешный силовой акт мог быть точно так же оправдан – а что вы хотите, идет революция.

Между тем армия разваливалась, безнаказанное дезертирство солдат с оружием в руках приобрело массовый характер. Германские и даже австро-венгерские войска наступали по всей линии фронта. Нависла реальная угроза захвата немцами Петрограда. В стране нарастал вал бандитизма. Самочинные экспроприации, или попросту грабежи, стали обыденным явлением. Крестьяне захватывали земли, остававшиеся еще у помещиков, и жгли дворянские усадьбы в масштабах, далеко превосходивших «фейерверки» 1905-1907 гг. – так, в Козловском уезде Тамбовской губернии было сожжено 46 имений. Поджоги сопровождались убийствами хозяев поместий, а нередко и их верных слуг. Первой жертвой российской смуты среди духовенства стал зверски убитый в начале сентября сельский священник из-под Орла Григорий Рождественский.

Адекватную оценку состояния российского общества дал Поместный Собор, заседавший в эти дни в Москве. По предложению архиепископа Харьковского Антония (Храповицкого) Собор обратился к народу с воззванием о прекращении грабежей: «Опомнитесь, православные христиане!.. Гнев Божий уже открылся над страной нашей, меч его занесен над нашим народом: война, разорение и голод угнетают жителей городов и сел. Поспешите принести покаяние в наших грехах, в нашем нерадении, развращении и в тех позорных грабежах, которыми осквернена священная земля Русская в настоящем году». 4 октября Поместный Собор издал послание всероссийской пастве по поводу предстоявших выборов в Учредительное собрание, и в нем было сказано: «Уже не в первый раз в нашей истории рушится храмина… государственного бытия, а Родину постигает гибельная смута… Непримиримостью партий и сословным раздором не созидается мощь государства, не врачуются раны от тяжкой войны и всегубительного раздора… Царство, раздельшееся на ся, изнеможет (Мф. 12, 15)».

Пытаясь предотвратить неизбежный крах, Керенский и другие лидеры партии эсеров, сохранившей еще опору в крестьянской среде, и цеплявшиеся за союз с ними меньшевики, терявшие поддержку среди питерских рабочих, которые в феврале шли за ними, инициировали созыв так называемого Демократического совещания, рассчитывая, с одной стороны, на расширение базы своей поддержки, а с другой – на сохранение своего контроля над этим форумом. Решение о его созыве было принято на совместном заседании Центральным исполкомом Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкомом Всероссийского Совета крестьянских депутатов, в котором доминировали эсеры. Телеграмму с приглашением на совещание подписали председатели этих двух исполкомов – меньшевик Н. С. Чхеидзе и эсер Н. Д. Авксентьев. В ней говорилось о «созыве в Петрограде съезда всей организованной демократии России для создания сильной революционной власти, способной объединить всю революционную Россию для отпора внешним врагам и для подавления всяких покушений на завоеванную свободу». На совещание приглашались представители местных советов, социалистических партий, профсоюзов, кооперативов, земств и общественных организаций. В нем участвовали также временные министры и члены дипломатического корпуса, представлявшего страны Антанты, без присутствия которых, как оказалось, нельзя было обсуждать пути государственного строительства в России.

Совещание открылось 14 (27) сентября в Александринском театре и продолжалось до 22 сентября (5 октября). Принципиальное отличие его от состоявшегося ранее в Москве Государственного совещания заключалось в том, что на Московском совещании доминировали кадетские и околокадетские круги, сочувствовавшие выступлению генерала Корнилова, а на совещании в Петрограде – эсеры. Более точно, партийный состав Демократического совещания был таким: эсеров – 532 (формально они еще не разделились на фактически уже враждовавшие между собой правую и левую фракции), меньшевиков – 172, большевиков – 136, «трудовиков» – 55, украинских эсеров – 23, бундовцев – 15 и 400 беспартийных делегатов. Основная дискуссия на совещании велась по вопросу о составе правительства. Одни делегаты настаивали на расширении политической базы правительства чрез возвращение в него представителей кадетской партии, другие (левые эсеры, большевики, левые меньшевики, бундовцы) стояли за однородное социалистическое правительство. Голосование по этой теме дало неопределенный результат: предложение о включение в правительство кадетов было отклонено, в то же время совещание высказалось за участие в правительстве представителей «цензовой демократии», которых по-другому называли буржуазией. На основании этого решения несколько министерских портфелей Керенский вручил так называемым «диким» кадетам – то есть деятелям, сочувствовавшим кадетской партии, но по статусу беспартийным. С этих пор правительство снова стало называться коалиционным.

За 2 дня до закрытия Демократическим совещанием был образован Всероссийский демократический совет, по-другому названный Предпарламентом. Председателем Предпарламента избрали эсера Авксеньева. Часть участников совещания высказалось за то, чтобы впредь правительство было подотчетным Предпарламенту, но обуянный на пороге своей неизбежной политической катастрофы наполеоновскими амбициями Керенский, закусив удила, воспротивился этому предложению и настоял на том, чтобы Предпарламент оставался лишь совещательным органом при правительстве, тем самым поставив себя в положение ни перед кем не ответственного диктатора, но поскольку распоряжения Временного правительства игнорировались всеми, кому они не нравились, положение премьера и возглавляемого им правительства уподобилось пребыванию в безвоздушном пространстве, и не только политически, но и юридически: указом Временного правительства от 6 (19) октября 1917 года Государственная дума была официально распущена. Тем же актом был упразднен и Временный комитет Госдумы, образованный явочным порядком в феврале 1917 г. и сформировавший тогда, по согласованию с Петроградским советом, правительство. Теперь и эту юридическую опору Керенский выбивал из-под своего правительства. К тому времени власть в России уже валялась на земле, и чтобы подобрать ее, требовалась только решимость.

Большевики: курс на захват власти

 

Между тем по вопросу об участии в Предпарламенте разгорелась дискуссия в руководстве большевистской партии. Л. Б. Каменев выступил за участие, а Л. Д. Троцкий – против. Он исходил уже из перспективы захвата полноты власти в столице Петроградским советом, который он возглавлял. Поэтому участие большевистских делегатов в Предпарламенте он рассматривал как акт поддержки Временного правительства и продления его агонии. Но на заседании большевистской фракции Демократического совещания с участием членом Петроградского комитета РСДРП (б) 77 голосами против 50 принято было решение о вхождении большевиков в состав Предпарламента. На это решение немедленно отреагировал из подполья, где он тогда находился, В. И. Ленин, поддержавший Троцкого и назвавший состоявшееся уже решение позорным. В своих письмах из подполья, которыми Ленин бомбардировал большевистский ЦК, он настаивал на том, чтобы отряды Красной гвардии арестовали членов Демократического собрания, о чем позже, в 1924 г., И. В. Сталин писал не без прикровенной иронии: «Примером того, как не следует выбирать момент восстания, нужно считать попытку одной части товарищей начать восстание с ареста Демократического совещания в сентябре 1917 г., когда в советах чувствовалось еще колебание, фронт находился еще на перепутье». Под давлением своих неформальных вождей Ленина и Троцкого большевики пересмотрели принятое ранее постановление и бойкотировали Предпарламент. 7 (20) октября 1917 г. на его первом заседании Троцкий от имени всей фракции большевиков заявил: «Создана власть, в которой и вокруг которой явные и тайные корниловцы играют руководящую роль… С этим правительством народной измены… мы ничего не имеем общего… да здравствует немедленный, честный демократический мир, вся власть советам, вся земля народу, да здравствует Учредительное собрание!» И, следуя за своим вождем, члены большевистской фракции покинули зал заседаний Предпарламента.

Курс на захват власти Петроградским советом был провозглашен Троцким во всеуслышание. При желании сопротивляться со стороны Временного правительства, казалось, могли бы последовать элементарно необходимые акции: например, попытка ареста Троцкого, которая, правда, скорее всего провалилась бы, ввиду того, что на его стороне были не только рабочие столицы, но и большая часть петроградского гарнизона. 12 октября Петроградский совет по инициативе Троцкого образовал Военно-революционный комитет (ВРК) в основном из числа большевиков, но также с участием эсеров и под председательством левого эсера П. Е. Лазимира. Предлогом для образования ВРК Троцкий объявил угрозу захвата революционного Петрограда германской армией или новой попытки военного переворота, подобного тому, который в свое время затеял «быховский узник» генерал Корнилов. На ВРК возлагалась обязанность взять под полный контроль Петроградский гарнизон и устранить Временное правительство, применив, если оно будет сопротивляться, силу. Кроме того, самим ВРК формировались подчиненные только ему, а не армейскому командованию нерегулярные отряды Красной гвардии, и им раздавалось оружие. Подготовка переворота вышла на финишную прямую. В октябре за передачу государственной власти советам выступали уже не только большевики, но и лидеры левых эсеров, а также анархисты.

Организаторы октябрьского переворота

 

Политическим штабом переворота стал Центральный комитет РСДРП (б). При этом, однако, обнаружилось, что у большевистских лидеров возникли разногласия. В заседании ЦК, состоявшемся 10 октября на квартире меньшевика Н. Н. Суханова, правда, в его отсутствие и по приглашению его жены, принял участие вернувшийся в Петроград из Финляндии, но оставшийся на нелегальном положении В. И. Ленин. На этом заседании двое из членов ЦК, Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев, высказались против переворота, предлагая дождаться созыва Учредительного собрания и на нем добиваться успеха. Каменев и раньше выступал за коалицию социалистических партий, а на позицию Зиновьева, которого называли оруженосцем Ленина, могла повлиять его личная трусость – в своем кругу он носил прозвище «Паника». Каменев и Зиновьев опасались, что восстание большевиков будет разгромлено, а в случае кратковременного успеха они будут не в состоянии удержать власть в крестьянской стране, где рабочий класс, на который опираются социал-демократы, составляет тонкий слой, и поэтому в конечном счете все равно проиграют. Другие лидеры большевиков – Ленин, Троцкий, Сталин – отвергли этот демарш. Ленин с яростью обрушился на своих в прошлом самых близких ему соратников и назвал Каменева и Зиновьева «штрейкбрехерами революции». Большинство членов ЦК пошли за Лениным и Троцким, поддержав взятый ими курс на переворот. Но позиции Ленина, Троцкого и Сталина не совпадали полностью. Ленин стоял за скорейшее вооруженное выступление, которое должно было упредить намеченный на 20 октября эсеро-меньшевистским ЦИК Всероссийский съезд советов, поставив его перед свершившимся фактом захвата власти в столице большевиками, отбрасывая соображения легитимности, как буржуазные предрассудки. Троцкий, уверенный в том, что съезд советов поддержит большевиков, предлагал провозгласить на этом съезде советскую власть и применить силу по отношению к Временному правительству в том только случае, если оно посмеет оказать сопротивление решению съезда. Сталин считал, что силовые действия должны предварить созыв съезда, но предпринять их следует в самый канун его созыва, до тех пор создавая у потенциальных противников представление, что всерьез вооруженное выступление не планируется, а все разговоры о нем – это пустая революционная риторика.

Публичными полномочиями в качестве председателя Петросовета из числа большевистских лидеров обладал только Троцкий. Поэтому он и стал главным организатором переворота, но реальный ход событий совпал с моделью, предложенной Сталиным. И все же в свое время Сталин отдал должное руководящей роли Троцкого в октябрьском перевороте: «Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета т. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому». Правда, позже, когда Сталин вступил в борьбу с Троцким, он не прибегал уже к столь патетическому тону в похвалах своему в тот момент политическому противнику: «Троцкий действительно хорошо дрался в Октябре. Но в период Октября хорошо дрался не только Троцкий, недурно дрались даже такие люди, как левые эсеры, стоявшие тогда бок о бок с большевиками».

После заседания ЦК его члены, а также члены ВРК и большевистского Военно-революционного центра, образованного ЦК РСДРП (б) 16 октября, оправились в колеблющиеся части петроградского гарнизона, агитируя их за поддержку Петросовета в его курсе на установление власти советов. Особым успехом на солдатских митингах пользовались выступления самого Троцкого. Летописец революции меньшевик Суханов, который вовсе не был поклонником Троцкого, признавал его незаурядный ораторский талант. В своих «Записках о революции» он так писал об одном из митинговых выступлений этого блестящего демагога, умевшего находить слова, способные взволновать слушателей: «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст всё, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы – отдай одну солдату. У тебя есть тёплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему…». Зал, – пишет Суханов, – был почти в экстазе. Казалось, что толпа запоёт сейчас без всякого сговора какой-нибудь революционный гимн… Предлагается резолюция: за рабоче-крестьянское дело стоять до последней капли крови… Кто за? Тысячная толпа, как один человек, вздёрнула руки. «Пусть ваш голос будет вашей клятвой поддерживать всеми силами и со всей самоотверженностью Совет, который взял на себя великое бремя довести победу революции до конца и дать людям землю, хлеб и мир».

Один за другим части петроградского гарнизона высказывались за то, чтобы впредь подчиняться исключительно Петросовету и другим органам советской власти, а не Временному правительству. И дело тут было не только во всевластии солдатских советов. Командование воинскими частями гарнизона фактически не пыталось препятствовать подобному переподчинению, и, похоже, причиной его пассивности, если не прямой солидарности с подчиненными солдатами, было не только бессилие офицерского корпуса и генералитета, особенно очевидное после провала выступления генерала Корнилова, но и тот факт, что глава Временного правительства вызывал в офицерской среде уже всеобщее раздражение, чтобы не сказать ненависть. Немало было таких офицеров и генералов, которые, не разделяя ни социалистических, ни коммунистических идей, надеялись, что, может быть, таким людям, как большевики, как Троцкий, с его неукротимым характером, так непохожим на изворотливого и бесхребетного Керенского, с его безграничной беспощадностью, удастся остановить развал страны и армии, для чего требовались массовые расстрелы дезертиров. Известно, что, когда, став военным наркомом, Троцкий приступил к формированию регулярной Красной армии, призванной заменить, как неспособные к ведению боевых действий, отряды красногвардейцев и вконец разложенную старую Русскую армию, он сумел вовлечь в это военное строительство значительную часть генералитета и офицерского корпуса. Многие из генералов были принуждены к службе в Красной армии шантажом, угрозами безопасности их семей, но не все, и, может быть, даже не большинство, а статистика тут поражает воображение: в ходе гражданской войны и последовавшей за ней войны с Польшей в Красной армии служило в несколько раз больше генералов и адмиралов, чем в белых армиях, – около 400, и среди них было 22 полных генерала (генералов от инфантерии, от кавалерии, от артиллерии), в то время как среди полководцев белых армий было лишь 3 полных генерала: М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов и Н. Н. Юденич.

Падение Временного правительства

21 октября на собрании представителей частей Петроградского гарнизона было принято решение признать верховной властью Петросовет, а своим прямым начальством – ВРК, отказав в повиновении Главному штабу Петроградского военного округа. Именно этот день можно было бы считать датой фактического падения полномочий Временного правительства. Правда, командование некоторых частей отказалось принять это решение, но Троцкому и его подручным в считанные дни и часы удалось распропагандировать солдат и казаков и этих частей гарнизона. Последним бастионом Временного правительства в столице оставался гарнизон Петропавловской крепости. Заместитель председателя ВРК большевик В. А. Антонов-Овсеенко предложил взять эту крепость штурмом, а кронштадтские моряки, находившиеся под влиянием большевиков, левых эсеров и анархистов, направили в сторону крепости крейсер «Аврора», но 23 октября Троцкий сам прибыл в крепость, созвал там солдатский митинг и убедил солдат и часть офицеров перейти на сторону Петросовета. Несколько казачьих полков, расквартированных в столице, заявили о своем нейтралитете в случае столкновения между войсками, оставшимися верными Временному правительству, и теми, которые перешли на сторону Петросовета.

К тому времени в разных регионах страны шли выборы делегатов на съезд советов. На них большевики имели успех, не столь очевидный, как в Петрограде, и все же более 40% делегатов, избранных на Всероссийский съезд, созыв которого эсеро-меньшевистским ЦИК был перенесен с 20 на 25 октября, представляли партию большевиков, а среди остальных преобладали их на тот момент ближайшие союзники – левые эсеры.

В канун открытия съезда ВРК предпринял зачистку жалких остатков подразделений Петроградского гарнизона, все еще колебавшихся. И это была бескровная зачистка. В распоряжении ВРК находилось до 100 тысяч штыков. Для разоружения колеблющихся частей была задействовано не более 20 тысяч, и их с избытком хватило на то, чтобы в случае сопротивления справиться с одной-двумя тысячами юнкеров, все еще не признавших власти Петросовета и ВРК. Но сопротивления не было. Взятие под контроль министерств, телеграфа, телефонной станции, почтамта, банков, вокзалов, мостов и других стратегически важных объектов происходил без стычек и, по замечанию Суханова, напоминало не военную операцию, но «смену караула». Юнкера поспешно отдавали оружие и уходили с занимаемых постов. Утром 25 октября ВРК опубликовал «Обращение к гражданам России», составленное вышедшим из подполья Лениным, в котором он, упреждая ход событий (впрочем, сомневаться в успешном исходе затеянной операции уже не было причин), сообщал urbi et orbi: «Временное правительство низложено, государственная власть перешла в руки органа Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета». К вечеру 25 октября без боя были заняты военное министерство и Главный штаб.

Затем наступила очередь Зимнего дворца, где собрались, по настоянию Керенского, временные министры, расположившиеся в Малахитовом зале. Сам же премьер, оставив «на хозяйстве», своим заместителем, А. И. Коновалова, выехал из столицы в предоставленном ему американским посольством автомобиле с американским флагом. Поскольку капитан первым покинул тонущий корабль, возникла вздорная легенда, что Керенский бежал, переодевшись в женское платье. Трансвеститом он не был и восседал в американском автомобиле в привычном ему со времен премьерства френче полувоенного покроя, ношение которого, похоже, поддерживало его фантастическое самомнение. Керенский оставил подчиненных ему министров, сообщив им, что он отправился на фронт агитировать офицеров и солдат антибольшевистски настроенного 3 корпуса, которым командовал генерал П. Н. Краснов, идти на захваченный ВРК Петроград. Керенский не был настолько прост умом, чтобы всерьез надеяться на преданность ему офицеров того самого корпуса, движение которого на Петроград по приказу генерала Корнилова он сам в свое время охарактеризовал как контрреволюционный мятеж, потребовав его подавления, того корпуса, командующий которым генерал А. М. Крымов, подвергнутый аресту как изменник, покончил с собой после беседы с Керенским. Об отношении офицеров этого корпуса к Керенскому выразительно говорит такой эпизод: явившись в расположение одной из его частей, свергнутый премьер подал руку офицеру, который, убрав свою руку за спину, сказал: «Я корниловец».

Штурм, которого не было

 

Вечером 25 октября крейсер «Аврора» холостым выстрелом дал сигнал к началу операции по захвату Зимнего дворца, впоследствии названной штурмом. Хрестоматийные кадры штурма в фильме С. М. Эйзенштейна «Октябрь», сделанные, как и все, что снимал этот режиссер, с незаурядной изобретательностью и артистизмом, – это постановочный спектакль, в котором нет ни грамма документальной достоверности, за исключением вида Дворцовой площади и интерьеров Зимнего. В действительности в штурме не было ни малейшей нужды. Защищать дворец собирался ударный женский батальон, отряд юнкеров и сотня казаков, которая покинула выстроенные перед дворцом баррикады еще до приближения к ним красногвардейцев и кронштадтских матросов. В полночь ударницы и юнкера, не оказав сопротивления, сдали оружие и разошлись. Но шальных выстрелов избежать не удалось. Несколько юнкеров, попавших под горячую руку, было убито, имели место также случаи изнасилования женщин из ударного батальона. Вот и вся баталия. За разоружением охраны дворца в 2 часа ночи 26 октября последовал арест 13 министров и водворение их в Петропавловскую крепость, откуда большинство из них, а именно министры-социалисты, были вскоре выпущены и переведены в режим домашнего ареста.

В эти дни 25-27 октября жители близлежащих к Дворцовой площади кварталов не заметили никакой вооруженной стычки, зато по городу шатались шайки красногвардейцев, матросов и солдат, которые, воспользовавшись полицейским безвластием, врывались в подвалы, где хранились бочки с вином и водкой, и утоляли жажду, накопившуюся за 2,5 года действия сухого закона. Им под руку попадались случайные прохожие, подвергавшиеся избиениям. Несколько мирных обывателей – точных сведений нет, но не больше 10 – было убито в разных местах столицы. Во всяком случае, погибших в эти дни было несравненно меньше, чем в ходе «бескровной» февральско-мартовской революции 1917 г. или в октябре 1993 г., памятном нашим современникам.

Тем временем поздним вечером 25 октября в Смольном открылся II cъезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Открывал его от имени ЦИК меньшевик Ф. И. Дан. Из 517 делегатов, прибывших в Смольный, большевиков насчитывалось 250, правых и левых эсеров – 159, меньшевиков – 60, остальные делегаты были членами мелких партий или беспартийными. По ходу дебатов произошло окончательное размежевание эсеров на правых, требовавших прекращения вооруженных акций, а после ареста министров – их немедленного освобождения, и левых, которые заодно с большевиками стояли за передачу полноты власти советам. Оказавшись в очевидном меньшинстве, правые эсеры и меньшевики покинули Смольный. Вслед уходящим Троцкий витийствовал: «Восстание народных масс не нуждается в оправдании. То, что произошло,– это восстание, а не заговор. Мы закаляли революционную энергию петербургских рабочих и солдат. Мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор… Тем, кто отсюда ушёл и кто выступает с предложениями, мы должны сказать: вы – жалкие единицы, вы – банкроты, ваша роль сыграна. И отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории». А из зала доносилось улюлюканье и крики массовки: «Дезертиры. Предатели. Скатертью дорога». После того как Смольный покинуло большинство членов старого эсеро-меньшевистского ЦИК, был избран новый президиум съезда во главе с Каменевым, который затем председательствовал на его заседаниях.

В ночь на 27 октября съезд принял декреты «о мире» и «о земле», проекты которых были оглашены Лениным. В «декрете о мире» повторялись прежние декларации о мире без аннексий и контрибуций, которые и при Временном правительстве после отставки Милюкова и Гучкова стали общим местом российских политиков, включая и временных министров. Декрет съезда Советов настаивал на немедленном начале переговоров о заключении мира, но вменяемые лидеры большевиков давали себе отчет в том, что союзники России по Антанте мир собираются заключить не ранее, чем Германия, Австро-Венгрия и Османская империя будут повержены и поставлены на колени, и война ведется ими как раз ради аннексий и контрибуций. В противном случае она была бы бессмысленной, так что немедленно начать переговоры можно было только с противником, в сепаратном порядке, и о капитуляции, что и было проделано четыре месяца спустя в Брест-Литовске. Трудно сказать, обдумывали большевистские лидеры эту перспективу уже в октябре 1917 г. или нет. Но в самом декрете речь идет не о выходе России из войны любой ценой, а о справедливом мире, иными словами, о вещах несбыточных и утопических, так что это была пропаганда, которая грела души солдат, уставших от войны.

Декрет о земле был принят в точном соответствии не с большевистской, но с эсеровской аграрной программой, которая пользовалась популярностью в крестьянской среде. Предполагалась безвозмездная конфискация помещичьей, удельной и церковной земли с передачей ее под контроль уездных и волостных земельных комитетов, ее национализация, вывод земли из оборота и раздача в пользование крестьянским семьям в строгом соответствии с числом членов в каждой семье, а не по числу лиц мужского пола, как распределялась земля в крестьянской общине в прошлом. Такой подход соответствовал настроениям большинства крестьян, но задевал интересы казаков, чьи земельные наделы иногда в несколько раз превосходили наделы иногородних крестьян, так что осуществление этой программы породило российскую Вандею в казачьих областях.

Совнарком

 

Самым увлекательным делом на съезде было формирование правительства, которое, по предложению Троцкого, было названо Советом народных комиссаров. Комиссарами при Временном правительстве именовались его представители в местной администрации и в армии, но не сами министры. Теперь и члены правительства должны были называться комиссарами, потому что на них возлагалось председательство в комиссиях, призванных заменить прежние министерства. Иными словами, речь шла о коллегиальном управлении ведомствами, от чего жизнь скоро заставила отказаться ввиду очевидного преимущества единоначалия. Состав правительства вотировался по предложению большевистской фракции. Большевики предлагали посты народных комиссаров левым эсерам, но те не захотели тогда принять это предложение и только впоследствии вошли в правительство, сделав его на время коалиционным. На заседании большевистской фракции Ленин предложил пост председателя Совета народных комиссаров Троцкому, собираясь и впредь действовать за кулисами, в партийном Центральном комитете, но Троцкий отклонил это предложение, ссылаясь на свое нерусское происхождение, которое он находил неудобным для главы правительства России, и на пленарном заседании съезда, по предложению Троцкого, председателем Совнаркома был избран В. И. Ленин. Комментируя это назначение Ленина, А. В. Луначарский в беседе с Н. Н. Сухановым говорил: «Сначала Ленин не хотел войти в правительство. Я, говорит, буду работать в ЦК партии… Но мы говорим – нет. Мы на это не согласились. Заставили его самого отвечать в первую голову. А то быть только критиком всякому приятно». Троцкому достался пост наркома иностранных дел, наркомом по внутренним делам стал А. И. Рыков, финансов – И. И. Скворцов-Степанов, просвещения – А. В. Луначарский, по делам национальностей – И. В. Сталин, всего назначено было 15 наркомов, включая председателя.

 

Характерное обстоятельство – Совнарком получил, как и предшествовавший ему кабинет Керенского, статус временного правительства – до Учредительского собрания, которое пока в публичных выступлениях большевистских лидеров признавалось священной коровой. В соответствующем постановлении съезда Советов говорилось: «Образовать для управления страной впредь до созыва Учредительного собрания временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом народных комиссаров».

На своем заключительном заседании ранним утром 27 октября съезд избрал Всероссийский центральный исполнительный комитет в составе 101 члена, в который вошли 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 левых меньшевиков, так называемых «интернационалистов», 3 украинских социалиста и 1 эсер-максималист. Председателем ВЦИК стал Л. Б. Каменев, в ту пору самый умеренный из большевистских лидеров, склонный к компромиссам с оппонентами, сторонник коалиционного правительства; через несколько дней его сменил один из самых кровожадных большевиков, инициатор убийства Царской семьи Я. М. Свердлов.

Из последовательности событий видно, что датировать начало советской власти в России можно разными числами октября – и 21, и 25, и 27. В эти дни совершен был переворот, который, однако, вполне завершился уже только в январе 1918 г., когда распущено было Учредительное собрание. Именно тогда большевики совершили очевидный акт узурпации легитимной с демократической точки зрения власти, хотя «легитимность» демократии – это своего рода оксюморон: традиционно легитимными считались законно правящие династии. Но ни один из этих этапов переворота не тянет по глубине последствий на то, чтобы называться революцией. Революция в России началась в феврале и марте 1917 г. Именно тогда, в феврале 1917 г., камень российской государственности покатился с горы, и падение его продолжалось долго. Поэтому в 1917 г. не было сразу двух революций, с интервалом в 8 с половиной месяцев, но была одна революция, адекватно названная в наше время Великой, как и соизмеримая с нею по масштабу последствий Французская, та, что началась в 1789 г. Но присвоение ей титула «Великой» не предрешает позитивной оценки события – великими бывают не только победы и триумфы, но также катастрофы и поражения. «Черная смерть», погубившая до трети населения Европы в середине XIV века, была «великим мором».

Сознательные церковные люди, большая часть духовенства и почти весь епископат воспринимали революцию, пережитую Россией в 1917 г., как катастрофу, как бедствие, которое началось уже в феврале. Правда, это не столь очевидным образом прочитывается в официальных заявлениях Святейшего Синода или созванного в августе Поместного Собора, но на подлинные настроения епископата больше света проливают документы частного характера. В этом отношении особенно характерно письмо будущего Патриарха, в ту пору епископа Тихвинского Алексия (Симанского), адресованное правящему архиерею Новгородской епархии, наставнику и духовному отцу будущего Первосвятителя, архиепископу, потом митрополиту Арсению (Стадницкому): «Настоящая несчастнейшая полоса в жизни России то и дело ставит нас перед кризисами, и опасностями, и ужасами, а в настоящее время мы более, чем когда-либо, ‟накануне” всяких новых испытаний. Здесь внешне спокойно, и это показывает, насколько народ исстрадался, что ему уже почти безразлично, кто держит власть в России. Да и по правде сказать, не все ли равно – Ленин или Керенский? Первый открыто объявляет себя захватчиком и врагом всего доброго, а второй – такой же авантюрист, но под внешней формой государственного деятеля. Я так много думаю и говорю (может быть, и излишне откровенно) о всем совершающемся, что прямо делается тяжко и безнадежно. Есть, конечно, надежда на милость Божию к русскому народу, но достоин ли он, мы все, этой милости, раз на нас лежит великое преступление – свержение единственно законной, Богом поставленной власти… И одно из двух: или под тяжкими испытаниями искупить это преступление – или же исправить содеянное, а как – это должно быть понятно… Теперь уже… говорят мне, что я прав был, когда предсказывал крушение… мне всегда отвратительной ‟революции”». Под «крушением революции» епископ Алексий подразумевает тот факт, что проекты деятелей февральской революции оказались разбитыми в прах, обнаружили свою очевидную беспочвенность в России.

Сами по себе события, происшедшие в октябре 1917 г., не особенно пугали благонамеренных обывателей, привыкших уже к жизни «в чаду пожара». Декретами II съезда Советов социализм, ни вполне реальный – казарменный, ни несбыточный и утопический, в виде ассоциаций трудящихся, еще не вводился в России. К тому же принятие окончательных решений декларативно отлагалось до созыва Учредительного собрания. И все же настроения людей церковных по всей стране при поступлении известий о смене власти в Петрограде стали более тревожными. Беспокойство вызывало то обстоятельство, что к власти пришла партия, которая сделала атеизм частью своей идеологической программы, основанной на учении Маркса. Эсеры, по многим параметрам более радикальные революционеры, чем большевики, – как-никак террористы, – в этом отношении были не столь опасны – они не ставили во главу угла своей программы философскую систему, которая была бы построена на атеизме, как это сделали социал-демократы, приверженцы марксизма. Поэтому холодный ветер из бездны в октябре 1917 г. подул сильнее, чем он дул до тех пор.

Поместный Собор в Москве узнал о перевороте в Петрограде от приехавшего оттуда товарища министра исповеданий С. А. Котляревского, который сообщил, что Временное правительство арестовано, и власть в столице взял Военно-революционный комитет. Первой жертвой среди духовенства после Октябрьского переворота пал священномученик протоиерей Иоанн Кочуров. Революция застала его в Царском Селе, где он был арестован вместе с другими священниками. Очевидец рассказывал, что его с улюлюканьем и гиканьем притащили на аэродром, стреляли в него несколько раз, но только ранили, а потом таскали за волосы и издевались, пока он не умер.

28 октября Собор прекратил затянувшееся обсуждение темы устройства высшего церковного управления и вынес постановление о восстановлении Патриаршества. В речах на эту тему одним из лейтмотивов звучала мысль о том, что в годину лютых испытаний православный народ нуждается в духовном вожде, каковым и призван был стать Патриарх. А избранный Промыслом Божиим на Соборе Первосвятитель Тихон в послании Совнаркому, датированном первой годовщиной октябрьского переворота, когда шла гражданская война, когда уже вовсю свирепствовал красный террор, и Церковь подвергалась гонениям, предостерегал «народных комиссаров»: «Отпразднуйте годовщину вашего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. 11, 51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (ср. Мф. 26, 52)»

Пророческие слова святого Патриарха исполнились буквально: из 21 члена ЦК РСДРП (б), ставшего политическим штабом переворота, совершенного в октябре 1917 г., трое погибли от рук противников во время гражданской войны, четверо – умерли до середины 1920-х гг., не дожив до 55 лет, 11 было расстреляно по приговорам своих однопартийцев, один убит в Мексике, и только двое дожили до старости – И. В. Сталин и А. М. Коллонтай. Гримаса истории состоит еще и в том, что главный автор Октябрьского переворота, убитый ледорубом в Мексике Л. Д. Троцкий, в течение многих десятилетий считался «злейшим врагом советской власти», той самой, для установления которой он потрудился больше других. Воистину Бог поругаем не бывает (Гал. 6, 7).

Источник: Православие.ру