Интервью С Ткаченко Р.А.

(Директором АНО «Институт демографического развития и репродуктивного потенциала», членом Общественного совета при Уполномоченном при Президенте РФ по правам ребенка, Председателем Региональной Общественной Организации «Московский Городской Родительский Комитет»)

— Руслан Анатольевич, каков стандартный путь появления законопроектов? Какова история развития законопроекта о СБН, исходя из процессов законотворчества?

Если брать стандартную историю появления законопроектов, то я бы выделил следующие варианты. Первое — это когда страна заключила международный договор или подписала очередную конвенцию. Чтобы эта конвенция заработала внутри страны — принимается законопроект, т.е. непосредственно нормы конвенции переводятся во внутренний документ. Второе — это когда есть какое-то концептуальное направление; допустим, принята концепция демографического развития, либо концепция семейной политики, либо стратегия развития машиностроения — общий какой-то документ, который показывает, в какую сторону мы идем. Для обеспечения движения в эту сторону, для организации этого процесса принимаются законы, которые являются механизмом для реализации этой концепции. Третье — это когда Правительство или Президент видят, что у них что-то работает не так как нужно, и они говорят: «Нам, чтобы лучше работать, нужно некоторые законы поменять». Четвертое — это когда крупные лобби, имеются в виду такие, как машиностроительная отрасль, нефтяная и подобные, которые тоже хотят, чтоб у них была эффективная работа, говорят: «Мы ради страны хотим то-то и то-то изменить». Следующее — это коррекция правовых норм на основании правоприменительной практики, когда в процессе работы стало понятно, что какие-то детали закона необходимо поменять, чтобы механизм лучше крутился. И последнее, что бы я выделил, это когда законопроекты вносят непосредственно депутаты, опираясь на какую-то свою внутреннюю мыслительную активность; может они сами определили актуальность какой-то проблемы, может они в профильном комитете курируют своё направление, может быть, попросили избиратели – в общем, субъективное желание депутата (на то он и субъект законодательной инициативы). Вот таковы стандартные пути появления законопроектов.

При этом большинство этих законов, которые в итоге рассматриваются и принимаются – это, все-таки, работа Правительства и администрации Президента; многие законопроекты вносят депутатские группы, когда под одним проектом стоит несколько подписей, и уж совсем редко закон предлагает какой-то один депутат. Важная ремарка – я описал не официальный перечень вариантов; ибо, конечно, промышленное лобби не вносит проекты, у них нет такого права, они работают с субъектами законодательной инициативы, чаще всего с правительством и депутатами, но источником актуальной идеи являются они.

— Чем явно выделяется законопроект о СБН из ряда других законопроектов?

Прежде всего, отметим, что формально это пока не законопроект, а проект законопроекта — в Госдуму официально он не внесён. Во вторую очередь отметим, что законопроект о СБН не попадет ни под один из описанных выше вариантов. С одной стороны, он явно имеет основание в Конвенции Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием (также известной как Стамбульская конвенция). С другой стороны, — эту конвенцию мы не подписали, мы ее не обсуждали, и мы даже не заявляли, что мы будем ее подписывать. Наша страна отказалась от нее, и у нас нет в принципе ни обязательств, ни желания каким-то образом имплементировать эти нормы в своё законодательство. Вот когда мы подписали Гаагскую конвенцию о похищении детей, мы естественно должны были принять законы в соответствии с этой конвенцией, и мы их приняли; а Стамбульская конвенция нас сейчас вообще не касается, хотя авторы законопроекта о СБН прямо заявляют, что основания этого закона именно в ней. Но повторю ещё раз, – мы не обязаны изменять своё право под международные нормы, которые мы не приняли, на которые мы не соглашались.

Является ли этот законопроект развитием какой-то концептуальной стратегии? Нет. Более того, по своей базовой идеологии он явно противоречит основным стратегическим решениям государства: концепции демографической политики, семейной политики, концепции национальной безопасности. Кстати, Стамбульская конвенция призвана защищать гендерные права. Гендер – это не пол, это социальный конструкт, описывающий сексуальные извращения и девиации: гомосексуализм, транссексуалов и ещё несколько десятков психопатических состояний. В этом плане Стамбульская конвенция прямо противоречит той поправке в Конституцию, которую предлагают внести сейчас, что семья – это союз мужчины и женщины. В целом закон о семейно-бытовом насилии концептуально противоположен тому, что наша страна в принципе обозначила как вектор своего развития.

Является ли законопроект развитием какого-то другого направления, например, государственной поддержки НКО? Тоже нет. Законопроект предлагает такие нормы работы некоторых НКО, которые никогда не обсуждались ни в правительстве, ни в самой отрасли некоммерческого сектора (кроме узкого круга НКО, которые и лоббируют этот закон). Запросов от региональных и муниципальных социальных служб на такой закон не поступало. МВД и полиция также не проявляли интерес к этому законопроекту.

Может быть, законопроект призван поправить существующую правоприменительную практику? Отнюдь, иначе было бы проще изменить существующие законы. Например, есть закон о профилактике правонарушений, пожалуйста, вносите туда правки.

Остаётся вариант, который я описывал последним, когда законопроект предлагает депутат, как субъект законотворчества. Но и здесь с законом о СБН не всё так однозначно – ведь его на протяжении многих лет пытаются продавить совершенно разные люди. Т.е. это не конкретный депутат Пушкина, потому что много лет еще до того, как Пушкина стала депутатом, его пытались внести несколько раз. Конечно, это какое-то лобби, но лобби скрытое, и не российское.

— Это лоббисты? Каковы истоки этой лоббистской компании?

Если мы говорим про лоббистов в обычном законотворческом процессе, то это крупные корпорации, которые уже работают, у них есть предложения, и они их озвучивают. Так вот, крупные корпорации, организации, министерства и т.д. — никто из них не инициировал этот закон. Т.е. в текущей системе нет внутри страны лоббиста, который заинтересован в изменениях — все пока работает нормально. Если брать правоприменительную практику, бывает так, что закон призван что-то «подремонтировать», так это тоже не отсюда. У нас есть много правовых норм, которые работают в этой сфере, их постоянно корректируют. Если мы говорим, что семейно-бытовое насилие — это правонарушение, то давайте в существующем законе о профилактике правонарушений что-то изменим. Если для работы со случаями по СБН нужны специализированные НКО (что тоже весьма спорно) и существующих норм не хватает, давайте поправим существующие законы, например те, где говорится о социально-ориентированных НКО. Здесь же предлагают иное. Отличие законопроекта о СБН – он идет совершенно нестандартным путем. Допустим, если бы Оксана Пушкина внесла этот законопроект в первый раз, то тогда да, мало ли что Пушкина придумала. Но этот закон пытаются вносить уже десятилетиями! Первые попытки внести подобные законы были еще в 90-х годах. Я с 2010-го года активно занимаюсь общественно-политической деятельностью, и всю свою деятельность борюсь против этого законопроекта. Его постоянно предлагают одни и те же люди различным депутатам и сенаторам, и концептуально все эти варианты не отличить. Т.е., когда отторгается этот законопроект, они его снова вносят, не меняя сути. Получается, обычно если внесли законопроект о социальном патронате, его не приняли, все — уже не пытаются его вносить, уже понятно, что он не вписывается. Даже, вообщем-то, идейно похожий законопроект о гендерном равенстве вносили только один раз. А здесь — законопроект, не имеющий внутренних истоков, никому в России ненужный, постоянно, методично, из года в год предлагается для внесения. Это уникальная ситуация.

— Но тогда какие цели, по-вашему, двигают кипучей деятельностью лоббистов? Почему они никак не могут успокоиться?

Сразу скажу, действительно вопрос очень правильный, потому что — это уникальный законопроект. Я не помню ни единого такого случая, чтобы какая-то идея так долго «долбилась» в законодательном поле. Чтобы понять какие цели у такого маниакального упорства, стоит оценить результат, который появляется каждый раз при обсуждении этого проекта. Во-первых, эти цели не в России. Идеологически и концептуально — это радикальный феминизм, это западная антисемейная идеология про различные гендеры, различные семьи, которые не семьи, про трансгумманизм и т.д. Это идеология, которая сейчас активно развивается в других странах, и которую Россия активно отвергла! Мы принципиально приняли закон о запрете гейпропаганды среди детей, это был очень сильный сигнал Западу, что мы по другим ценностям живем. Принятые концепции семейной политики, демографической и т.д. показывают, что это не наша концепция. Это идеологически западный продукт, учитывая, что все серьезные кампании, которые проходили вокруг этого законопроекта, цементировались заграницей. Мы постоянно видим какие-то мероприятия то в посольстве Франции, то в посольстве Швеции, причем, обратите внимание — какие это мероприятия. Посольство Швеции проводит обучение российских адвокатов — как им работать в России по Стамбульской конвенции, и по закону о СБН! Стамбульскую конвенцию мы не подписали, закон даже не внесли в Госдуму, а на иностранные деньги наших адвокатов уже обучают премудростям их использования!

— Позвольте, но есть же и в России некие источники, которые инициируют данный законопроект?

Инициируют его из года в год кучка небольших НКО, которые замечены в постоянном финансировании из-за границы; большая часть из них уже получила статус иноагента, другие вот-вот получат, ибо есть список, сколько тысяч миллионов они получили из-за границы. Это одни и те же НКО, которые из года в год пытались внести законопроект. Это одни и те же люди.

Есть, допустим, тема семейного образования. Есть много людей, которым эта тема интересна, если одни исчерпали себя, то другие начинают предлагать темы. Количество людей, которым интересна тема семейного образования постоянно растёт. Там постоянно идет бурление разных людей, разных организаций. Не удивительно, что гражданская активность в этом направлении усиливается. А в теме СБН — это одни и те же организации, которые можно поштучно на пальцах пересчитать. Количество реальных случаев насилия больше не становится, даже скорее наоборот. Есть много НКО, которые реально помогают в таких случаях, есть целые направления в различных грантах. Эти, реально работающие НКО, в массе своей не поддерживают данный законопроект, и уж точно не инициируют его обсуждение. Нет силы в России, которая в реальности этим занимается, а есть кучка проплаченных иноагентов.

— А органы опеки, социальные службы?

Никто из них не является инициатором или интересантом этих изменений. Они прекрасно работают и без этого законопроекта. И даже адвокатское сообщество не понимает, зачем нужен этот закон. Это весьма показательный факт. Адвокаты – те ещё «жуки», они своего не упустят. Например, они вцепились в идею законопроекта «о сожительстве», когда предлагали приравнять сожительство к семье. Идея была такая: если люди долго живут вместе, то давайте будем считать, что они как бы семья, и мы при «разводе» будем делить их имущество. Вот на эту аферу адвокаты шли охотно, потому, что здесь была возможность зарабатывать. А в ситуации с СБН адвокаты активно против этого закона, поскольку им самим не ясно, как они смогут защитить хоть одну, хоть другую сторону конфликта.

— Там невозможность защиты, однозначно.

Там ни в какую сторону нет защиты: ни жертвы, ни нарушителя. Адвокатское лобби, которое действительно некоторые законопроекты пыталось продвигать, оно здесь не лобби, потому что для них нет интереса в этом законе. Ни опека, ни КДН, ни какие-то министерства — никто никогда не заявлял, что необходим закон такого характера. Единственное, я помню, только в Башкирии было подобное заявление — башкирский депутат Мурзабаева в прошлом созыве поддерживала этот законопроект. И сейчас кто-то из Башкирии пытался его поддержать, какой-то чиновник. Это буквально единичные случаи, которые я видел за много лет пристального наблюдения движения этого законопроекта, больше источников лоббирования нет.

— Как можно использовать продвижение данного законопроекта для пользы государства и института семьи?

Судя по тому, что закон непроходной, одна из задач продвижения закона о СБН — это поднять какую-то информационную кампанию вокруг этого вопроса. И эта информационная кампания уже сама по себе вредит Росси; потому что мы говорим о ценности семьи и дружбе внутри семьи, а здесь нам заявляют, что мужчины и женщины — это враги, женщины всегда погибают, мужчины всегда убивают. Таким образом — стравливают общество, говорят — женщины должны с мужиками бороться. Мужики, естественно, защищаются. Так обществу подкидывают кость, которую нам предлагают погрызть и драться за нее. Хотя вопрос на самом деле совершенно не в этом. Почему вы разделяете мужа и жену? Почему вы делаете такие законы, которые вместо пластыря от семейных ссор, предлагают на выбор несколько смертельных орудий, после выстрелов которых, не сможет сохраниться ни одна семья?! Само обсуждения законопроекта уже вредит российскому обществу, потому что вводит неверное понятие «насилия», которого ранее не было. Та же Оксана Пушкина прямо заявила на пресс-конференции, что это война менталитетов.

Как можно использовать эту ситуацию? Коль поднимается информационная волна, то я бы предложил на гребне этой волны заявить, что Россия поднимает флаг защиты семьи, что Россия защищает и культивирует традиционные семейные ценности. Здесь вообще интересный момент и своевременная возможность. Есть страны Востока, которые больше ориентированы на общинность; есть страны Запада, которые настроены на индивидуализм. И давно идет спор, а Россия — это самые западные азиаты с ценностями общины или самые восточные европейцы с ценностью индивидуализма? Так вот, Россия может дать миру новую концепцию, что Россия – это, скажем, «семеиты». Т.е., мы — индивидуалисты, потому что у нас есть семья, она индивидуальна, но в то же время семья — это община, общность, часть общества. Это не то большое, всепоглощающее общество безликих одинаковостей, полностью однородное, как предлагал социализм. Это общество индивидуальных семей, воспитывающих индивидуального человека – члена семьи. Конечно, идея эта не нова, ибо с неё начиналось общество как таковое, но Россия может стать хранителем этой идеи. Сейчас очень важно для России показать миру идею, носителем которой является только Россия. Мы можем использовать эту кампанию с законопроектом, чтобы напомнить всему миру и прежде всего себе, что именно является крепкой семьей, что мы считаем ролью мамы и папы, мужа и жены.

— Какой урок должно вынести государство из такого количества попыток принятия данного законопроекта?

Когда идет обсуждение этого закона, все начинают бороться за какие-то неважные детали, например, как правильнее назвать: ордер или предписание, не понимая, что этот закон изначально противоречит всем концепциям, уже принятым в государстве. Я считаю, что сейчас нужно опираться, прежде всего, на стратегические направления и концепции, которые выработаны с привлечением экспертов, и которые приняты с общественным обсуждением и одобрением. Так у нас появились, например, концепция семейной политики и воспитания. Любой законопроект должен проверяться на самом высоком идеологическом плане, соответствует ли он принятым концепциям, соответствует ли он исследованиям. И когда на этом этапе получен ответ, что да, все соответствует, тогда можно говорить о деталях и способах внедрения. А сейчас получается, мы пропустили самую главную оборону, открыли ворота, и теперь деремся за какие-то улочки, хотя можно было все вопросы решить на крепостной стене. Сразу перейдя к обсуждению закорючек и маловажных деталей, мы попадаем в положение героя анекдота, у которого спрашивают: как давно он бросил пить коньяк по утрам. На такой вопрос как не ответь – ты проиграл. Посмотрите, как говорят лоббисты СБН, они спрашивают: «Как давно РПЦ поддерживает насильников?» Этот вопрос не имеет никакого отношения к действительности, но все пытаются на него ответить, запутываясь в расставленных сетях.

Любой закон должен начинаться с базовой концепции, чётко описанной: в чём актуальность, почему не работает существующие нормы, что хотим, на чём основываемся. Все должно быть прозрачно, понятно, и в дальнейшем не меняться. После проверки на концептуальное соответствие идеологии России, должно проверяться качество актуальности на соответствие достоверным исследованиям. Это важно, поскольку в продвижение законов о СБН, не только в России, а и по всему миру, использовалось просто немыслимое количество лжи. И только после прохождения этого барьера, можно будет пускать закон в какое-то информационное поле, обсуждение и подготовку текста проекта. Мне кажется, этот законопроект должен нас научить новой традиции законотворчества.

— А какой вывод мы можем сделать из борьбы с этим непотопляемым законопроектом?

Я в какой-то мере социолог, и делаю такой вывод — общество устояло. Мне кажется, что каждый раз этот законопроект нам предлагают для проверки нашего общества на стойкость, — насколько мы тверды в том, о чем заявляем. В этот раз было очень сильное давление: информационное, политическое и т.д. Но общество собралось и показало, что не только в государственных документах есть семейные ценности, но и общество в принципе это понимает и готово защищать, хотя у нас довольно-таки аполитичное общество. Я смотрел активность, если сравнивать с активностью по поводу изменения поправок в Конституцию, я не могу сказать, что активность обсуждения СБН была меньше. Считаю, что это были самые активные обсуждения законопроекта среди тех, что я видел, а я за десять лет активной работы в сфере защиты семьи много их видел. Общество показало свой иммунитет против инородных идеологий, показало, что оно действительно сознательно придерживается этих ценностей и готово их защищать. Этот вывод мне кажется очевидным.

— Тогда давайте поаплодируем нашему обществу, и не будем считать, что мы аполитичны, ленивы, инертны. Мы способны бороться, есть у нас силы противостоять?

Знаете что еще интересно? Если брать саму проблему насилия в семье — это плохо. Любой вменяемый человек скажет, что реальное насилие — это плохо. Даже в случаях самообороны, при нападении или, например, насильственного лечения, вопреки воли больного, многие скажут, что насилие и тут лишнее. Многие люди, не читая законопроект, не зная его сущности, рассуждают не о законопроекте, а о насилии в общем. Когда лоббисты СБН говорят о том, что в обществе есть поддержка их закона, они на самом деле «считают» поддержку идеи ненасилия. Эти люди не законопроект поддерживали, а саму идею жить дружно, без насилия. И я считаю, что это хорошо. Я хочу это отметить, потому что некоторые мои коллеги очень сильно переживали, что законопроект кто-то поддержал. Они считают, что поддержка законопроекта — это показатель распространения нетрадиционных и антисемейных идей (ведь законопроект о СБН призван эти идеи «внедрить» в наше общество). Я хочу коллег успокоить. Я знаю многих людей, которые искренне были за законопроект, но когда мы им давали текст закона, они недоумевали: «Неужели мы это хотели поддержать?!» Самый большой враг законопроекта о СБН — это его текст. Осознанную поддержку законопроекту о СБН показали только открытые феминистские и ЛГБТэшные организации, и активисты, а их оказалось очень мало. Так что я рад за наше общество, я поддержу вас в предложении поаплодировать ему — обсуждение этого законопроекта как индикатор показало хорошие результаты.

Над интервью работала Анна Бударина

Источник