Сегодня наш народ стоит перед выбором своего исторического пути – и от личностного духовного усилия будет зависеть наше будущее. Момент выбора ответственен – духовная ошибка, совершенная при этом выборе, может стоить миллионов человеческих жизней – она надолго может приостановить процесс воплощения в истории истинной (целостной) христианской идеи – идеи богочеловечества. Именно ее русский народ воспринял как свою национальную идею.

Исторический выбор всегда совершается в уникальных для своего времени условиях. Но нынешний выбор накладывает особую ответственность, потому что он совершается, во-первых, – уже в период духовного возмужания, во-вторых, – в труднейших условиях: в момент трагического разрыва со всем органическим укладом народной жизни, во время беспрецедентного еретического нивелирования сознания. В такой момент очень важно осознать: где же истинный корень народной жизни и почему произошел отрыв от этого корня?

Нельзя построить будущее, не развязав узлы, неверно завязанные в народной душе в прошлом, ибо эти узлы прерывают в ней циркуляцию токов жизни и губят ее. Неверный узел – это узел, навязанный душе расчлененным (нецеломудренным) подходом к целостному бытию. Такой не целостный подход к жизни разрывает связь с целостным абсолютным Бытием – с Богом. Абсолютизированная частичность – главный признак всякой ереси; если она не осознана как частичность, то это непременно приведет душу народа к серьезным, а порою, и к смертельным болезням. Поэтому так важно осознанно отнестись к своему прошлому и, прежде всего, к ошибкам в этом прошлом, ибо, кто не извлекает уроков из прошлого, тот обречен на повторение ошибок прошлого в будущем.

Когда падает умирающее древо и рассыпается в труху, то этот распад есть только внешний результат каких-то глубинных внутренних процессов. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал о современном ему монашестве:

«Это роскошное древо зеленеющее, но изнутри сгнившее. Первая же буря повалит его. А с ним и судьба России». Судьбы монашества святитель связывал с судьбами России. К сожалению, его слова оказались пророческими. Нельзя объяснить все происшедшее у нас только западными или восточными влияниями – это лишь внешние факторы, способствовавшие ослаблению влияния Церкви. Ведь было же что-то внутри у нас гнилое, что откликнулось на эти дурные влияния. Церковь – это онтологический и мистический центр мира, «соль земли» (Мф. 5, 13), то есть то внутреннее животворное ядро всей жизни на земле, которое определяет внешние процессы. Поэтому уместно поискать именно в нашей церковной жизни, если не причин, то хотя бы условий, которые способствовали появлению на нашей, русской почве идеологического (частичного) подхода к жизни. Искать надо в монашеской среде, ибо судьбы Православия, по слову святителя, зависят от крепости монашества.

Центральный духовный узел Русской истории 

Центральный духовный узел всей Российской истории – это спор «стяжателей» с «нестяжателями». Эти направления были лишь проявлением необходимых аспектов целостной духовной жизни Церкви – соборного и личностного. Они духовно дополняли друг друга, взаимно влияли друг на друга и были лишь различными проявлениями одного и того же Духа. Недаром Церковь канонизировала двух представителей этих направлений: Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. В лице двух святых Церковь как бы признала законность и необходимость этих направлений.

Поэтому правы те, кто говорят, что никакого спора «стяжателей» с «нестяжателями» не было, и этот спор выдумали профессора истории. Да, спора «стяжателей» с «нестяжателями» не было: это была нормальная взаимодополняющая жизнь Церкви, а преподобный Нил Сорский и преподобный Иосиф Волоцкий вообще не знали спора. Конфликт возник у их последователей. Проблема заключалась в другом, – в том, что победило все-таки (хоть и на время) одно направление – «стяжателей», ибо нормальная церковная жизнь потеряла взаимодополняющую полноту – из нее постепенно стала исчезать духовная вертикаль личностной устремленности к Богу, и все больше и больше стала вытягиваться горизонталь соборно- социальной обращенности к земле. Можно сказать, что церковная жизнь все больше и больше утрачивала характер крестоношения, ибо из креста исчезала его основа, – духовная вертикаль. Достаточно взглянуть на катехизические определения Церкви, чтобы понять, что мы восприняли именно эту сторону церковной жизни как основную. Все школьные определения Церкви содержат непременно мысль, что Церковь – это общество людей… Но такое определение ничем не отличается от лютеранского, где Церковь понимается именно как социальный институт.

Об этой тенденции можно говорить, как о тенденции, увлекающей жизнь Церкви в сторону частичного устроения духовной жизни, уводящей от Креста, к которому изначально была предназначена и призвана Церковь, ибо духовный крест монашествующих все больше и больше склонялся к земле, – социальной горизонтали, потому что личностная вертикаль его, устремленная в Небо, была надломлена и уязвлена происками мамоны. Была нарушена духовная иерархия, ибо монашествующие, реализующие духовную вертикаль, являются в Церкви живыми свидетелями подлинного христианского облика человека. Если исчезает или ослабляется это свидетельство и связь, то страдает все общество – ослабляются и социальные его связи. Поэтому обе тенденции, хотя и необходимы, но отнюдь не равноценны.

Частичность имеет возможность развиваться только за счет паразитации на духовном импульсе, который должен был бы удовлетворить назревшую в Церкви духовную потребность; но в силу того, что истинные (целостные) духовные ответы на эти потребности даются не сразу, – они вызревают дольше, чем частичные – частичность получает возможность урезанного развития. Сама по себе эта часть не является ни дурной, ни хорошей. Хороша она тогда, когда органично входит в целостное знание о жизни и плоха тогда, когда изолируется от этой целостности, становится самодовлеющей и самодостаточной. Целостность – это образ подлинного, совершенного бытия, а частичность – печальное последствие грехопадения. Но когда «настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1 Кор. 13, 10).

Смещение в сторону частичности произошло в споре «иосифлян» и «заволжцев». Казалось бы, Церковь идеологически и духовно чуралась Запада, но парадокс этого события заключается в том, что смещение произошло именно в ту сторону, от которой отталкивались, – мы восприняли тогда ту частичность, которая в наибольшей мере свойственна Западу. Прот. Георгий Флоровский писал об этом споре: «В известной мере Миллер был прав: “латинское становилось нам тогда ближе греческого”. И в знаменитом споре осифлян и заволжцев мы в сущности наблюдаем, между прочим это столкновение нового и старого, латинского и греческого… Внимание историков привлекал обычно больше всего спор о монастырских селах, еще пререкание о казни еретиков. Но это только поверхность, а подлинная борьба проходила в глубинах. И спор шел о самых началах и пределах христианской жизни и делания. Сталкивались два религиозных замысла, два религиозных идеала… Осифляне всегда именно собирают или строят, – никогда не творят и не созидают… Неверно изображать их традиционалистами, – Византийской традицией они во всяком случае мало дорожили, а местная традиция была и не очень давней, и довольно случайной. Гораздо крепче старине именно противники осифлян, заволжцы. Осифлян скорее нужно признать новаторами, – в иконописи это во всяком случае очевидно. Победа осифлян означала прежде всего перерыв или замыкание Византийской традиции… В самом замысле и задании прп. Иосифа есть внутренняя опасность, не только в его житейских искажениях или приспособлениях. Эта опасность – перенапряженность социального внимания (выд. мною – свящ. В.С.)» [295].

Вот эту «перенапряженность социального внимания» и принесла победа «стяжателей». Назревший духовный импульс (потребность в социальной активности) был использован духом частичности для паразитации на нем.

«Побеждает бытовой или “социальный” идеал, – характеризует эту победу Флоровский, – и в духовном обиходе среднего москвитянина второй половины XVI века уже нет места для созерцательного делания» [296]. Воцарение такого частичного подхода надолго исказило целостный духовный облик Православия. Лучшее доказательство тому – это то, что святость оскудела в эпоху торжества «стяжательства», так как она рождается только на кресте, но крест не воздвигался, церковная жизнь была слишком обращена к земле своей соборно-социальной горизонталью.

В этом духовном повороте видится источник всех последующих бед: влияние этого частичного выбора можно проследить вплоть до наших дней, ибо сегодняшнее всеобщее поклонение мамоне есть прямое следствие тогдашнего духовного выбора. Последовавшее за этими событиями развитие России под влиянием западного (индивидуалистического) начала было извращенной реакцией на частичность в церковном сознании. Дух всегда стремится к целостности, – и потому Он подавал особую благодать для восполнения недостатка личностного начала, но этим благодатным призывом воспользовались те, кто развивал в себе индивидуалистическое секулярное начало. Хотя индивидуализм зарождался и укреплялся на этой не предназначенной ему энергии, в нем не могло осуществиться личностное обновление, потому что слишком занижены были идеалы, слишком прагматические цели осуществлялись. О «нестяжателях» прот. Георгий Флоровский писал: «Заволжское движение было несравненной школой духовного бдения. Это был процесс духовного и нравственного сложения христианской личности… Разногласие между иосифлянством и заволжским движением можно свести к такому противопоставлению: завоевание мира на путях внешней работы в нем или преодоление мира через преображение и воспитание нового человека, через становление новой личности» [297].

Индивидуализм рождал в человеке безумную гордыню и, пробуждая в нем животное начало, постепенно вырождался в стадность. Также и горизонтальный крен к соборно-социальной деятельности привел к вырождению понятия соборности в коллективизм, который аналогично вырождался в стадность. И в том, и в другом случае неизбежно подавлялась свобода. Отказ от свободы изменял облик человека – из хозяина жизни, наследника ее, он становился рабом страстей и греха, рабом того мира, который он собирался покорить своей социальной деятельностью. Этим он отказывался от личностной, духовной реализации, ибо «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17). Даже, когда импульс личностного начала не отдавался индивидуалистическим устремлениям и давал первые робкие, но истинные всходы, как это было с русской литературой и философией, то происходило это, хоть и благодаря церковному влиянию, но все-таки за церковной оградой. Это было мирской компенсацией церковной неполноты.

Соборно-социальная тенденция без личностного делания оказалась малоплодотворной. На импульсе потребности социального воздействия на мир спаразитировал дух социализма, который породил разрушительный для личностного становления тоталитаризм. И внутри Церкви эта тенденция имела направление не к соборности, а к коллективизму. Плоды этой деятельности мы пожинаем сегодня в таком явлении как младостарчество, где коллективизм превращается в настоящий тоталитаризм. И в этом смысле мы ответственны за все, что произошло впоследствии. Отказавшись от целостного делания, мы отдали творческий импульс этого начала губительной частичности. Сегодня, когда мы совершаем свой выбор, осознание этого исторического греха необыкновенно важно, ибо до тех пор, пока мы не реализуем этот импульс, – частичный дух будет иметь возможность паразитировать на нем. И тогда своим сегодняшним выбором мы примем на себя ответственность не только за наше прошлое, которое понятным нам становится из настоящего, но и за будущее, которое всегда наследует ошибки и грехи прошлого, и настоящего.

Источник: Национальный Медиа Союз