На днях Константинопольский Патриархат официально отозвал решение 1686 года о передаче Патриарху Московскому права рукополагать Митрополитов Киевских, учредил свое подворье в Киеве и принял в общение глав раскольнических церковных структур на Украине – Филарета (Денисенко) и Макария (Малетича), отменив, таким образом, анафему, наложенную на них ранее Московским Патриархатом.

Снятие анафемы с раскольников подается апологетами Константинополя как что-то доброе, хорошее, милосердное, примирительное — а вот негативная реакция Московского Патриархата на эти действия описывается в самых черных красках.

Что же произошло на самом деле?

Для внешнего слуха “анафема” это что-то плохое, соответственно “снятие анафемы” это что-то хорошее, все помирились и пошли пить шампанское. На самом деле анафема — это отлучение от Церкви, свидетельство, которым Церковь провозглашает, что такой-то человек находится вне ее. Провозглашается она очень редко, чтобы получить анафему, бывшему члену Церкви нужно постараться — упорно проповедовать лжеучения, несовместимые с верой Церкви, или, как в случае с Филаретом, устроить церковный раскол.

Анафема — это не смертная казнь, это, напротив, последняя попытка вернуть человека на путь спасения, он может признать свою неправоту, покаяться, и в этом случае его примут обратно. Если так и происходит, то снятие анафемы — несомненно радостное событие, тут, как притче о Блудном Сыне, человек “был мертв и ожил, пропадал и нашелся”, произошло примирение с Церковью, грехи прощены и забыты.

Другое дело, если человек ни в чем не кается и считает свои прошлые деяния совершенно справедливыми — в этом случае снятие анафемы может означать только то, что она была несправедливо наложена. И тогда не отлученный смиряется перед Церковью, а Церковь перед отлученным.

Но в данном случае ситуация носит еще более странный характер — один Патриархат (Константинопольский) снимает анафему, наложенную другим (Московским) с человека, который и не думает раскаиваться в грехах, за которые анафема была наложена. Вероятно, несгибаемая гордыня Филарета еще создаст проблемы Константинополю — он сразу же заявил, что “был, есть и будет Патриархом”, хотя Константинополь его в таком качестве не признавал и признать не мог. Так или иначе, совершенно ясно, что мы в данном случае видим не примирение грешника с Церковью, а нечто совсем другое.

А именно — провозглашение Константинополем своей абсолютной, диктаторской власти над всем православным миром. Патриарх Константинопольский, за которым признавали “первенство чести”, и считали “первым среди равных”, из уважения к давно занесенной песками истории Восточной Римской Империи, пожелал стать Primus Sine Paribus, “первым без равных”, не терпящим оговорок властелином, который может распоряжаться сотнями миллионов православных душ по любому своему капризу, ни с кем не советуясь и ни на кого не обращая внимания.

Хотя конфликт назревал уже какое-то время, было трудно поверить, что патриарх Варфоломей поведет себя настолько вызывающе, с таким презрением к своим собратьям-православным, и, особенно, к митрополиту Онуфрию, которого он еще недавно признавал единственным каноническим главой Украинской Церкви, с таким надменным пренебрежением к канонам.

Казалось, что Варфоломей — это все же, Патриарх, человек от которого мы можем ожидать если не добродетели и мудрости, то, хотя бы, приличий и добропорядочности.

Сравнение с диктатором, совершившим переворот,  возможно, поможет понять происходящее нецерковному читателю — но реальная ситуация хуже, чем просто присвоение власти, поскольку притязания Константинополя носят вероисповедный, а не чисто политический характер.

И здесь между светскими и церковными людьми возникает глубокое непонимание. Люди, для которых главное в их жизни политика, а главное в политике — насолить Москве, реально или хотя бы символически, готовы признать патриарха Варфоломея хоть главой вселенского Православия, хоть Архангелом, хоть Владычицей Морскою, для них это все в любом случае ничего не означает. На следующем повороте они с такой же легкостью запишут его на “миротворец” и объявят “московским” или каким угодно еще “демоном”.

Для верующих людей богословские утверждения обладают смыслом – и, принимая их, человек принимает на себя самые серьезные обязательства, которые только могут быть. Есть такое понятие — “религиозная совесть”. Исповедовать устами то, во что не веришь сердцем — значит поступать против совести,  лгать перед Богом и Богу. Если мы соглашаемся с какими-то богословскими положениями, мы подчиняемся им всерьез.

Поэтому для христианина менять свое богословие по политическим или любым вообще не-богословским соображениям — на почве большой личной неприязни к Москве, Вашингтону или бывшему работодателю — это абсолютно неприемлемая вещь, одна мысль о которой глубоко оскорбительна.

Мы, как и отцы наши, выросли в убеждении, что единственный “первый без равных” в Церкви — это Господь наш Иисус Христос, а предстоятели (Патриархи) поместных церквей равны между собой. И вот к нам приступают с требованием отвергнуть прежнюю веру, и принять в качестве “первого без равных” Константинопольского Патриарха. Почему? Ради того, чтобы сохранить единство? Но чего будет стоить единство, ради которого мы должны будем согласиться с притязаниями Константинополя менять нашу веру?

Это было бы невозможно и в любой другой ситуации — но сопутствующие обстоятельства весьма сильно подчеркивают эту невозможность. Патриарх Константинопольский, продвигая свои властные притязания, во-первых, выступает союзником не только внешних, но и враждебных Церкви сил, во-вторых, демонстрирует совсем не те личные качества, которые приличествовали бы пастырю и иерарху — тем более, соответствовали бы его притязаниям пасти весь православный мир.

Мы не могли бы признать притязания на такой исключительный статус и за человеком лично добродетельным — тем более, мы не можем признать его за Патриархом Варфоломеем. Нам остается только сказать “нет”.

Источник: Радонеж