Текст выступления на общественном обсуждении в Министерстве культуры РФ 13 марта 2015 года
Архимандрит Тихон Шевкунов, Наместник московского Сретенского монастыря, ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре, член Президиума Совета при Президенте РФ по культуре и искусству

Ну вот, когда основные страсти выплеснуты, попробуем подвести итоги противостояния, зачинщиком которого является… РПЦ? Новосибирский театр оперы и балета? Прогрессивная (консервативная) общественность?

Согласитесь, все это звучит не только малосимпатично, но и вполне тревожно-угрожающе. Как многие понимают, последствия на первый взгляд локального конфликта могут быть непредсказуемыми. Достаточно вспомнить подобные прелюдии к нашей революции или недавние события во Франции.

Что увидело большинство православных людей в нежданно облетевшем всю страну оперной премьере в Новосибирском театре? Два знаменательных явления, касающихся нашей веры и нашей культуры.

Во-первых стало окончательно ясно: кощунство – от неприкрытого до завуалированного – направленное в первую очередь против Православия, стало сегодня значимой составляющей культурной жизни части современного общества. Суд в Новосибирске оправдал авторов спектакля: эксперты и судья не признали, что известный плакат, где представлено Распятие в женской промежности, а также образ Христа, развлекающегося с путанами, может оскорбить религиозное сознание. Впрочем, какие бы решения не принимали эксперты и судьи, думаю, только усердный самообман сможет заставить их поверить, что православные люди могут перестать видеть во всем этом сознательного и омерзительного глумления, как бы нас не уверяли, что режиссер имел в виду совершенно другое. В лучшем случае можно заключить, что благонамеренный замысел у авторов не удался.

Другое дело – как нам, православным, реагировать на это и подобные события? Гражданский закон сегодня дает христианам возможность обращаться в суд в случае, если их религиозные чувства оскорблены. Закон Божий, превосходящий человеческие законы, призывает молиться за оскорбляющих нас, поскольку нет для христианина личного поругания большего, чем нанесенное Христу.

Затем в Евангелии нам повелено непременно, и со всей искренностью, предпринять попытки увещевания: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви». Но эти увещевания не должны простираться до бесконечности. «Если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18: 15–17).

Чтобы прояснить нашу позицию, представим, что у кого-то оскорбили мать и он нашел в себе силы призвать к совести недруга. Его добрые побуждения были отвергнуты. Что мы посоветуем такому человеку? По-видимому, скажем, что он должен принимать решение, исходящее из его личной решимости и разумности. Кто-то в данной ситуации в конце концов покорится обстоятельствам. А кто-то и нет.

Снова переходя к нашей теме, приведу пример святителя Иоанна Златоуста, его слово «О том, как надлежит поступать с кощунниками»:
«Раз у нас зашла речь о хуле, то я хочу просить вас об одной услуге, чтобы вы унимали в городе тех, кто богохульствует. Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутьи или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить, не отказывайся, – ударь его по лицу, сокруши уста его, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд – иди».

Вот так. Наверное, не все сегодня представляют себе столь бескомпромиссное и нетолерантное христианство. Поэтому, думаю, и был принят встреченный гулом неодобрения закон об оскорблении религиозных чувств. В первую очередь закон этот призван, полагаю, стать буфером, возможностью сдерживания и минимизации конфликтов на столь древней, таинственной и сложной почве, на которую ступили авторы новой постановки оперы.

Несомненно, искусство живет по своим законам и мы не собираемся в них вмешиваться; но искусство не обладает абсолютной автономией. Она заканчивается, когда произведение искусства соприкасается с обществом. Нас призывают быть толерантнее, проще, спокойнее, без эмоций взирать на то, что, несмотря на решения экспертов и суда, было и остается для нас кощунством. Иные уверяют, что мы просто не можем разобраться в сути дела. Подобные позиции со светской точки зрения совершенно ясны и понятны. Но снова напомню: мы, христиане, нравится это кому-то или нет, живем по иным законам. И об одном из них в контексте призывов к толерантности говорит древний православный святой Василий Великий: «Кто смотрит на зло без отвращения, тот скоро будет смотреть на него с удовольствием». А мы как раз этого совершенно для себя не желаем.

Так что же делать? Можно только поприветствовать, что обсуждаемая сегодня проблема с провокативной постановкой «Тангейзера» вышла из судебно-процессуального пространства. Никому не нужная война против даже самых спорных направлений культуры – бесперспективна и приведет только ко многим и бессмысленным потерям. Тем большая ответственность теперь ложится на тех, кто определяет направления сегодняшней российской культуры, кто принимает решения, какими должны быть поддерживаемые государством проекты. И эти решения должны стать настолько действенными, чтобы суметь максимально разрешить конфликт и противостояние.

Но все же в первую очередь главная ответственность остается на людях, избравших творческий путь, на авторах. Общество, читатель, зритель, не отягощая их цензурой внешней, ждут от художника благородства и высочайшей внутренней цензуры. Напомню, что Пушкин, даже в свои самые беспечные юные времена, не помышлял о том, чтобы выпускать «Гаврилиаду» или свои «частные» стихи на широкую публику. А в зрелые годы он и подавно не любил о них вспоминать. Вот отрывок из записок А. С. Норова:
«Дело было года за два до женитьбы Пушкина на Наталье Николаевне. Встретившись с ним, Пушкин дружески… обнял [Норова]. Присутствовавший при этом В. И. Туманский сказал: «А знаешь ли, Александр Сергеевич, кого ты обнимаешь? Ведь это твой противник. В бытность свою в Одессе он при мне сжег твою рукописную поэму». «Нет, – возразил Пушкин, – я этого не знал, а узнав теперь, вижу, что Авраам Сергеевич не противник мне, а друг. А вот ты, восхищающийся такою гадостью, как моя неизданная поэма, настоящий мой враг»». Именно такой метаморфозы я искренно желаю молодому и, как говорят, талантливому режиссеру Кулябину.

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется,
И нам сочувствие дается, как нам дается благодать»

Сочувствия, понимания, желания не навредить, не ранить, не причинить несправедливую боль – вот чего вправе ждать зритель от по настоящему талантливых авторов. Особенно это касается двух тем: религиозной и национальной.

Режиссер Тимофей Кулябин в интервью о своем «Тангейзере» заявил: «Я искал тему, табуированную в современном обществе. Для нынешнего европейца таких тем, пожалуй, только две: холокост и религия… Все остальное уже сто раз пройдено, сегодня трудно кого-то чем-то удивить. Тема религии сегодня – одна из самых сложных, провокационных и спекулятивных».

Что ж, откровенно. В результате мы получили то, что получили. Возможно, Тимофей Кулябин для достижения успеха своего замысла легко и искренне действовал по своеобразно понимаемым им законам своего жанра. Но, снова: законы Церкви – совершенно другие. В одном из недавно принятых соборных документов – «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви» – говорится как раз о необходимости ответственного и в высшей степени бережного отношения именно к этим двум человеческим чувствам – религиозному и национальному. В соборном документе Церкви призывается всеми силами противостоять любым попыткам спровоцировать противостояние на религиозной и национальной почве, от кого бы подобные действия не исходили и какими бы резонами не прикрывались. Причина столь серьезного внимания – осознание той боли, которую причиняют унижения и надругательство над верой и национальным достоинством человека, а также понимание чрезвычайного и разрушительного для общества и страны потенциала этих проблем.
Церковь не вмешивается в свободу творчества. Тем более Церковь не хочет и не собирается брать на себя функции надзора. Но когда у нас пытаются отнять даже право протестовать против оскорбляющего нас кощунства, то есть права на простое чувство, заявляя, что происходящее в общественном пространстве не наше дело, – это явный перебор даже для либералов, господа.

От нас прямо требуют и носа не высовывать из-за своих церковных оград. «Нужно раз и навсегда этим мракобесам объяснить, чтоб они не лезли на чужие территории», – призывает режиссер Кирилл Серебренников. Как объяснить? Может быть вот так: «Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий» (В. И. Ленин. Письмо в Политбюро от 19 марта 1922 г.). Не хочется заострять, но до грусти похоже.

Вторая огромная проблема, к которой хотелось бы привлечь внимание, состоит в том, что в сегодняшней России нет никакого механизма защиты классики от творческой вивисекции. Взять тот же случай с «Тангейзером». Произведение, главной мыслью которого является побеждающее все земные преграды прощение и милосердие Божие, превращено в полную свою противоположность.

Допускаю, что режиссер решил показать зрителям личное видение особого трагизма сегодняшнего мира. Но правомощны ли столь кардинальные переделки по отношению к зрителю? И порядочно ли все это по отношению к автору, у которого уже невозможно спросить разрешения на столь радикальную трансформацию его произведения?
Создается впечатление, что сегодня, чтобы достичь успеха достаточно освоить весьма нехитрую технологию. Она действительно проста: нужно бестрепетно перекроить классическое произведение, что называется, на современный лад, наполнить его эротикой, прибавить безопасной по сегодняшним дням фронды по отношению к «режиму» и, наконец, это все обрамить антихристианскими сценами и выпадами. Вот произведение и готово. Таких, однообразных и пошлых, их сегодня хоть пруд пруди.

Тем более поражает, что подобные недалекие, злые пародии, осуществляются за государственный счет и в государственных театрах. Можно ли себе представить, что плеяда неких художников год за годом пишет развязные карикатуры на лучшие полотна великих живописцев, а потом Эрмитаж и Третьяковка покупают их и вывешивают рядом с подлинниками. В страшном сне такое не привидится. Но впрочем, если подобное происходит в государственных театрах, почему бы за ними через какое-то время не последовали галереи?

Конечно же, речь не идет о попытке оспаривании права талантливой режиссерской интерпретации драматического или оперного произведения. Но когда в постановку вносятся концептуальные, морально-нравственные, фактологические изменения, кардинально искажающие авторский замысел любимого и драгоценного для поколений зрителей спектакля, в угоду настроений и амбиций режиссера, то большой вопрос, насколько правильно, что все мы, в лице государства, вынуждены соучаствовать в подобных опытах.

Все это – наболевшие темы, благодаря постановке новосибирского театра, приобретшие сегодня крайнюю актуальность, требующие непременного разрешения. И темы эти обращены в главную и первую очередь на суд сообщества деятелей культуры. Им их осмысливать, оценивать и принимать по ним решения.

Что же касается достойных сожаления конфликтных проблем, обсуждаемых сегодня, то самым верным путем к их разрешению может и должен стать открытый диалог, который в первую очередь необходимо предпринимать в подобных ситуациях, диалог, стремящийся к разъяснению позиций, взаимопониманию. Именно этим хотелось бы завершить мое заочное сообщение.

Источник: Свободная Пресса