Целый ряд громких и жестоких преступлений (убийства, сексуальное насилие над детьми и т. д.) вновь вернули актуальность и остроту дискуссий касательно снятия в Российской Федерации моратория на смертную казнь и применения в исключительных случаях высшей меры наказания в отношении преступников, совершивших ряд особо тяжких преступлений, как-то: терроризм, педофилия. Так, совсем недавно известный и уважаемый многими протоиерей Всеволод Чаплин сказал: «Совершенно точно некоторых людей убивать можно и нужно… Что, в конце концов, плохого в уничтожении некоторой части внутренних врагов?». Здесь я позволю себе не согласиться с маститым протоиереем и привести слова не менее уважаемой персоны, профессора Московской Духовной Академии, Алексея Ильича Осипова: «Страсти всегда ослепляют человека, лишают его чистого разума». А мы помним, что родоначальник христианского монашества преподобный Антоний Великий говорил, что «Рассудительность есть око души и её светильник, как глаз есть светильник тела».

И действительно, священнослужитель и, тем более, Церковь не должны идти на поводу у толпы, когда оная требует расстрелять (а иной раз и четвертовать) очередного маньяка-педофила, финансиста экстремистских организаций и т. д. Совсем не по причине того, что Церковь (или конкретный священнослужитель) якобы оправдывает данных преступников или считает вынесенный приговор к высшей мере данному лицу несправедливым. Просто православные христиане в принятии кардинальных решений не должны руководствоваться страстями, не должны «подпевать» толпе в её (подчас животном) стремлении растерзать кого бы то ни было, во что бы то ни стало, «выпустить пар» и т. д. Мы должны помнить, что среди тех, кто кричал «Распни, распни Его» были не только отъявленные негодяи и мерзавцы, но и те, кто поддался вполне инспирированной экзальтации («закону толпы»), и христианин в своей жизни должен остерегаться подобных тенденций, чтобы не стать жертвой таковых манипуляций.

Ну а теперь попробуем рассмотреть вопрос о допустимости смертной казни с точки зрения христианской веры по существу. В официальном документе «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», в частности, говорится: «Особая мера наказания – смертная казнь – признавалась в Ветхом Завете. Указаний на необходимость её отмены нет ни в Священном Писании Нового Завета, ни в Предании и историческом наследии Православной Церкви». Несколько позже мы вернемся к цитации этого документа. В данный же момент ещё раз подчеркнём, что запрета на смертную казнь не существует ни в Ветхом Завете, ни в Новом Завете, ни в истории христианской Церкви, ни в истории христианских государств. Идея запрета высшей меры наказания – идея либеральная, начавшая своё реальное воплощение в мировом законодательстве в 80-е, 90-е гг. прошлого столетия.

Очень часто сторонники моратория на смертную казнь и, соответственно, противники оной в аргументации своей позиции ссылаются именно на «христианские принципы», на библейский запрет человеку убивать человека. Они так и говорят: «Есть заповедь “Не убий” и точка». Ошибка данной позиции заключается именно в смысловой пунктуации, ибо точка ставится там, где следует поставить запятую. Впервые запрет на убийство послепотопному человечеству даётся в Книге Бытия – «кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию» (Быт. 9: 6). Фактически, мы стоим перед одним из первых вариантов в истории юридических санкций, который в современном Уголовном Кодексе Российской Федерации называется статьей 105. Хотя данное повеление Божие можно понимать и как некую одобрительную санкцию в отношении кровной мести.

Сама заповедь «Не убий» дается в 13-м стихе 20-й главы Книги Исход. Однако достаточно перевернуть несколько страниц, и там можно ознакомиться с содержанием 21-й главы, где, в частности, Господь говорит Моисею: «И вот законы, которые ты объявишь им: Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти» (Исх. 21: 1, 12); «Кто ударит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти. Кто украдет человека [из сынов Израилевых] и [поработив его] продаст его, или найдется он в руках у него, то должно предать его смерти. Кто злословит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти» (Исх. 21: 15-17); «Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями и мяса его не есть; а хозяин вола не виноват; но если вол бодлив был и вчера и третьего дня, и хозяин его, быв извещен о сем, не стерег его, а он убил мужчину или женщину, то вола побить камнями, и хозяина его предать смерти… Сына ли забодает, дочь ли забодает,- по сему же закону поступать с ним» (Исх. 20: 28,29, 31). Ещё большее количество повелений о смертной казни мы найдем в Книге Левит – 20-я глава этой книги предусматривает смертную казнь за целый ряд преступлений: сексуальные перверсии, колдовство и государственную измену.

Как же нам разобраться в этом непростом вопросе? С одной стороны, Господь говорит: «Не убий», с другой – тут же вводит законодательную норму, фактически, уголовный кодекс, согласно которой за целый ряд преступлений предусмотрена высшая мера наказания (смертная казнь), которая должна приводиться в исполнение людьми. Для правильного понимания многих вещей мы должны учитывать один очень важный нюанс: не одни и те же рекомендации даются пациенту и врачу, который лечит этого пациента. Все мы с детства знаем, что яды опасны для жизни, ими можно отравить человека (т. е. убить его). Одновременно с этим мы знаем, что целый ряд тяжких заболеваний лечится не иначе как введением в человеческий организм именно ядов и токсинов (т. н. химиотерапия), которые губительно воздействуют на возбудителя заболевания (паразитов или клетки злокачественных опухолей) при сравнительно меньшем отрицательном воздействии на организм больного. В связи с этим отметим, что очень часто человек и человечество становятся не столько перед выбором между добром и злом, сколько перед выбором между бо̀льшим злом и меньшим злом. И разумный выбор, конечно, делается в пользу последнего.

Конечно, отравить человека, причинив оному смерть или тяжкий вред здоровью, является тяжёлым грехом – убийством, собственно, прямым нарушением Шестой заповеди. И Господь даёт эту заповедь человеку как нравственный ориентир, как указание на тяжкий грех. Убийство (как и отравление) — всегда зло. Лишение человека жизни (как и отравление) не может именоваться благом ни при каких обстоятельствах. И в данной (увы, несовершенной) аналогии под пациентом должно понимать простого человека, которому дается заповедь «Не убий», и, соответственно, он не может «травить» ни других людей ни самого себя. Однако врачи могут в отношении организма некоего пациента назначить курс химиотерапии в том случае, если иные (нетоксичные) методы лечения, увы, не способны дать соответствующего результата, не могут остановить распространение в организме той или иной инфекции. И в данной аналогии под врачами следует понимать общественные институты (правоохранительную систему), которые регулируют жизнь этого общества и защищают оное от распространения инфекций (зла). В нашем мире априори действует естественный нравственный закон (вне зависимости от того, признаем ли мы реальность его действия или не признаем) — Закон Божий, и нарушение оного закона непременно ведёт к деградации личности. Если нарушение нравственного закона доминирует в обществе, то соответственно деградирует данное общество.

В связи с этим следует отметить, что Господь Иисус Христос, значительно ужесточая нравственные требования к человеку (на примере целого ряда изречений в Нагорной проповеди, таких как «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» — Мф. 5: 21, 22) абсолютно не касается вопроса юридических установлений (фактически «уголовного кодекса») Ветхого Завета. Дело в том, что кровная месть в древнем мире была весьма распространена и носила достаточно жестокий характер. Совсем отменить институт кровной мести виделось невозможным, ибо таковая (за неимением системы и культуры цивилизованного судопроизводства) являлась очень важным сдерживающим фактором в отношении потенциальных преступников. Плюс ко всему кровная месть в той или иной степени могла восполнить (восстановить) попранную справедливость. Тем не менее реалии «вендетты» древнего мира принимали подчас столь кровавый и неудержимый характер, что древние законодательные системы (Закон Моисеев, кодекс Хаммурапи) вынуждены были ввести жёсткую регламентацию кровной мести, а точнее — детализацию степени её применения в том или ином случае. Другими словами, за выбитый зуб потерпевшая сторона могла применить аналогичную меру возмездия, т. е. тоже лишить обидчика зуба, а не свернуть ему всю челюсть. За выбитый глаз было дозволено лишить обидчика только одного глаза, а не «снести пол черепа». Христос же в Нагорной проповеди указывает на то, что христианин должен быть выше этой вполне кровавой и примитивной системы восстановления попранной справедливости.

Однако во всём Новом Завете нет ни слова какого — либо порицания в отношении как самого института правосудия, так или тех или иных мер наказания преступника. В контексте конкретного случая (на допросе у Первосвященника) Иисус Христос обратился к ударившему служителю: «если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18, 23), указав ему на юридическую и нравственную несостоятельность его поступка. Однако будучи непосредственно на Голгофе, Господь ни слова не сказал касательно самого института смертной казни. Господь не сказал: «Да вот, сейчас казните Меня, ради искупления человечества, но более не применяйте ни к кому смертной казни», Он не призвал в отношении благоразумного разбойника заменить смертную казнь пожизненным приговором и т. д.

Библейская культура, библейское мировоззрение характеризуется в первую очередь очень трезвым (разумным, адекватным, рациональным) отношением к феномену человеческой личности и этим отличается от тех утопических идеалистических (мечтательных) представлений о «добром» человеке, которые представлены в трактатах таких гуманистов, как Жан Жак Руссо и т. д. Согласно христианскому вероучению Бог создал человека прекрасным, однако вследствие грехопадения прародителей (Адама и Евы) человеческая природа глубоко исказилась, человеческая личность утратила былое благорасположение к добру и возымела удобопреклонность ко греху. Грех есть поступки, мысли или настроения, которые идут вразрез с нравственным законом. Когда человеческая личность становится зависимой от совершения человеком того или иного греха (плохого поступка), в случае, если влечение к оному доминирует в сознании человека и некий иррациональный энтузиазм захватывает разум, то таковое положение вещей в христианском вероучении именуется страстью.

Страсти помрачают человеческий разум и притупляют нравственное чутье или же полностью его «гасят». Страсти способны захватывать человеческую личность подобно тому, как метастазы «захватывают» клетки человеческого организма, и если человек не ведет духовную борьбу с грехом, то постепенно страсти способны захватить личность человека. Крайняя степень греховности (если так можно выразиться) наступает тогда, когда вся человеческая личность (будучи захвачена страстями) все силы своей души и тела (соответственно, используя весь арсенал возможностей и полномочий) направляет единственно к достижению предмета самой страсти… например, денег, приобретения материальных благ, богатства.… И здесь всё происходит точно так же, как и в человеческом организме: некое начало (сама страсть, допустим, сребролюбие) образуют некие вторичные «очаги» греховности (да простит нас читатель за несколько казуистическую лексику). Так, скажем, страсть сребролюбия порождает «метастазы» в качестве жадности, жестокости (как минимум, немилосердности), нечестности (лжи). Страсть приобретения материальных благ (сребролюбия) может довести человека до такого нравственного (а точнее, безнравственного) состояния, когда одержимый ею готов убивать и убивать тех, кто мешает ему двигаться к его цели, предавать и обманывать самых близких ему людей.

То же можно сказать о таких страстях, как тщеславие и властолюбие. Человек, одержимый блудной страстью и не препятствующий действию оной, неминуемо начинает лгать, предавать… Из истории мы знаем, что иной раз именно эта страсть становилось причиной ссор, убийств и даже войн. И действительно, человек, погрязший в страстях, способен уподобиться самому прародителю зла, как говорят иногда «осатанеть». Полагаем, что следующий пример может показаться кому-то не вполне этичным, но все мы знаем, что усмирить разбушевавшегося алкоголика только словами, только увещеваниями практически невозможно. В этих случаях необходимо применение силы: скрутить несчастному руки или облить оного холодной водой. Так и здесь: зло может быть настолько разрушительным, что единственный способ остановить оное видится (к великому сожалению) в уничтожении носителя этого зла. С печалью мы вынуждены признать, что страсти способны накаливать человека до такого «градуса ненависти», до такой степени демонического безумия, что единственным действенным способом исправить его (остановить) будет смертная казнь. Таковое решение будет лучшим как в аспекте социальной безопасности и профилактики, так и в аспекте духовного состояния самого осужденного (об этом чуть ниже).

Ещё раз подчеркнём: с точки зрения христианского вероучения убийство есть зло и ни при каких обстоятельствах оное деяние не может оцениваться как некая форма добра. Но при определенных обстоятельствах уничтожение одного злодея будет, безусловно, меньшим злом в сравнении с тем злодеянием, которое данный злоумышленник может осуществить (если его не остановить), убив 10, 100, 1000 человек. Из истории мы знаем, что святой креститель Руси князь Владимир, приняв христианскую веру, исключил из системы правосудия смертную казнь. Однако вследствие этого, безусловно, благородного княжеского решения резко возросло количество «лихих людей» (разбойников и убийц). В результате духовенство и народ обратились к своему правителю с просьбой восстановить смертную казнь. Они сказали: «Ты жалеешь убийц, которые погубят десятки невинных людей».

В христианской России (до 1917 г.) расследование преступлений, связанных со смертными приговорами, проводилось особенно тщательно, часто находились основания для помилования человека. В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» говорится: «Церковь часто принимала на себя долг печалования перед светской властью об осужденных на казнь, прося для них милости и смягчения наказания. Более того, христианское нравственное влияние воспитало в сознании людей отрицательное отношение к смертной казни. Так, в России с середины XVIII века до революции 1905 года она применялась крайне редко». И, действительно, традиционное христианское общество, не отрицающее применения смертной казни в особых случаях, в аспектах внутренней политики было удивительно малокровным, чего, увы, нельзя сказать о государственных образованиях, положивших в основу своего существования утопичные идеи гуманизма о «хорошем человеке». Достаточно вспомнить французскую народную республику. В нашей стране в конце XIX – начале XX вв. профессия чиновника (государственного служащего) была крайне непопулярна. Причина этой непопулярности была самая что ни на есть насущная: служить государству было опасно для жизни. Революционный террор той эпохи уносил из жизни достойнейших людей своего времени (в частности, и жизнь императора Александра II), а террористов-убийц преступно милосердные суды присяжных нередко отпускали на свободу. Когда убийцы пришли к власти в 1917 г., они устроили миллионы «судебных» и внесудебных расправ с инакомыслящими.

Современная юридическая культура усматривает три основные цели уголовного наказания: восстановление попранной справедливости, исправление осуждённого (специальная превенция) и предупреждение совершения новых преступлений (общая превенция). В данном случае хотелось бы остановиться на последнем. Вне всякого сомнения, установление и приведение в действие смертной казни за особо тяжкие преступления, как-то: педофилия, распространение наркотиков, терроризм, возымеет очень мощное отрезвляющее действие в отношении тех лиц, кто в силу различных обстоятельств допускают для себя совершение оных деяний. Увы, не только неотвратимость наказания, но и характер самого наказания играет чрезвычайно важную роль в аспекте профилактики преступлений. Согласно психологии З. Фрейда и К. Юнга именно инстинкт самосохранения является основным инстинктом. Можно сказать иначе: страх смерти — самый главный страх человеческой жизни.

На уровне подсознания и даже физиологии страх смерти может перевернуть в человеческом сознании буквально всё. Пожизненный приговор, несмотря на кажущуюся суровость, всегда оставляет надежду для осуждённого: совершаются побеги, объявляются амнистии, преступника могут выкупить или обменять. Иной раз революции или войны дарят свободу. В случае же со смертной казнью потенциальный злоумышленник стоит перед той неотвратимостью, которая способна «погасить» в его сознании даже зачатки мыслей о возможности совершения какого-то тяжкого преступления. И, действительно, в тех странах, в которых в отношении наркоторговцев применяется смертная казнь, процент оных преступлений значительно ниже, чем в тех странах, где столь суровое название отсутствует.

С точки зрения сотериологической (характеризующей спасение человека в христианстве) смертная казнь не может пониматься как абсолютное зло. В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» говорится: «Для православного сознания жизнь человека не кончается с телесной смертью – именно поэтому Церковь не оставляет душепопечения о приговоренных к высшей мере наказания». Смертный приговор способен поставить человека лицом к лицу перед той реальностью, перед которой стоим все мы. Каждый человек смертен и смертен, увы, внезапно. В Священном Писании мы читаем: «помни последняя твоя и во веки не согрешишь» (Сир.7: 39). Именно забытье этого факта является косвенным стимулом для совершения человеком различных неразумных поступков. Смертный приговор способен отрезвить человека, упразднить всякое легкомыслие и заставить (быть может, впервые в жизни) задуматься о смысле жизни

История свидетельствует, что множество людей, приговорённых к высшей мере наказания, переосмысливали всю свою жизнь, в их сознании (в плане ценностных ориентиров) осуществлялся буквально переворот, человек приносил настоящее покаяние во всех своих грехах, кардинально менял свои воззрения и саму жизнь. В этом отношении для нас очень интересна судьба Ф. М. Достоевского. Вольнодумец (для той эпохи априори атеист), революционер (социал-утопист) вследствие вынесенного ему смертного приговора, который позже был замен на каторгу, пересмотрел всю свою жизнь: стал ревностным христианином, монархистом и патриотом своего Отечества. Свой «путь на эшафот» Федор Михайлович прекрасно передал словами главного героя своего романа «Идиот» – «Он помнил всё с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет» – каждый шаг к месту казни, каждый взгляд на эшафот, каждый вздох. В эти «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти» он попрощался с каждой секундой своей жизни, он успел передумать (обдумать) абсолютно всё! На примере великого русского классика мы видим, что смертная казнь (в отношении тех, кто по меркам человеческим её заслуживает) может нами рассматриваться в качестве одного из промыслительных благ Божиих в отношении тех лиц, которые в случае пожизненного заключения могут деградировать в еще более осатанелое состояние.

Однако всему вышесказанному можно противопоставить очень серьёзный контраргумент. Далеко не все люди обладают столь устойчивой психикой и сильной личностью, как Федор Михайлович Достоевский. В частности, его «коллеге» по петрошевскому кружку некоему Николаю Григорьеву этих десяти минут хватило, чтобы повредиться рассудком. До конца своей жизни Григорьев в результате психического расстройства находился на попечении родных в Нижнем Новгороде. Последнее обстоятельство, а также свидетельство того, что, увы, но даже реальность и неотвратимость смерти не во всех случаях может остановить процесс озлобления (осатанения) личности, говорят скорее против отмены моратория на смертную казнь. Самым же главным аргументом (и, по-сути, единственным) против применения смертной казни, безусловно, является фактор судебной ошибки, которая в наши дни (и не только в нашей стране) вполне может быть подстроена, куплена и т. д.

Именно поэтому в «Основах социальной концепции» говорится: «Отмена смертной казни дает больше возможностей для пастырской работы с оступившимся и для его собственного покаяния. К тому же очевидно, что наказание смертью не может иметь должного воспитательного значения, делает непоправимой судебную ошибку, вызывает неоднозначные чувства в народе. Сегодня многие государства отменили смертную казнь по закону или не осуществляют её на практике. Помня, что милосердие к падшему человеку всегда предпочтительнее мести, Церковь приветствует такие шаги государственных властей». Данный аргумент (против смертной казни) является не богословским, а скорее социологическим, педагогическим. И, тем не менее, этот аргумент весьма существенен.

В заключении хотелось бы подчеркнуть, что христианину (сторонник ли он смертной казни или её противник) недопустимо «наслаждаться» (или как говорят в простонародье «смаковать») тем или иным приговором преступнику. В этом отношении не должно требовать публичной смертной казни (через четвертование) для «врагов народа», как это требуют некоторые публицисты или, как известный юрист и противник смертной казни М. Барщевский аргументировать жестокость пожизненного приговора словами: «Чтоб эта сволочь как можно больше страдала». Древнеримский принцип panem et circenses («хлеба и зрелищ!») вряд ли соответствует православной этике и векторам нравственности. Тем более недопустимо делать зрелище (шоу) из уголовного наказания (каким бы оно ни было). Православный человек может лишь аккуратно высказать свою точку зрения по данному вопросу, но не агрессивно настаивать на принятии судом того или иного решения. В этом отношении «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» подчеркивают: «Церковь признаёт, что вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен решаться обществом свободно, с учётом состояния в нём преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче соображений охраны жизни благонамеренных членов общества».