В конце ушедшего года в Доме кино состоялся премьерный показ — презентация фильма «Право выбора». В нём, впервые в истории отечественного кинематографа затронута серьёзная проблема абортов, которую ране никто из режиссёров и сценаристов, не отваживался поднимать. Первым человеком, который нарушил «обет молчания» стала женщина — режиссёр и сценарист Елена Пискарева.

— Елена, вы человек, как я понимаю, очень скромный, непубличный, предпочитаете оставаться в тени, «за кадром» снимаемых Вами фильмов, которые тем не менее находят широкий отклик у зрителей. И всё же, расскажите, каким был Ваш путь в большое кино?

— Мои детство и юность прошли на Байкале, в сибирской глубинке, и я даже не мечтала о кино. Но мне, как и многим молодым людям, хотелось посмотреть мир. Так после окончания школы я попала в Петербург, где поступила на юридический факультет. Но проучившись там год, поняла, что это стезя не для меня. Одновременно я поняла, что мне интересно осмысливать социальные процессе, место в них человека, внутренние процессы, происходящие в нем самом, поиск истины. Я тогда много смотрела кино, и посмотрела фильм Андрея Тарковского «Сталкер» и другие его фильмы, где, казалось, нашла одновременно и содержание, и форму того, чем бы мне хотелось заниматься. Тогда я поняла, что мне интересно постигать жизнь и транслировать это инструментами кинематографа.

Я бросила юриспруденцию и отправилась из Петербурга в Москву, где поступила во ВГИК. Шёл 2004 год.  Учёба мне нравилась, было очень интересно. В рамках программы мы обязаны были смотреть много разноплановых картин.  Многие,  в том числе я, увлеклись неореалистами, итальянским кино, «шестидесятниками»: Феллини, Лукино Висконти, Де Сика, Джузеппе де Сантис и другими. Это было, прежде всего, социальное кино, максимально приближенное к проблемам простого человека, часто бедного, во многом несчастного, но ищущего выход, не сдающегося обстоятельствам, не унывающего.

Тогда было модное течение в кинематографе «Догма-95», которое возникло в середине 90-х. Его отцом считается датский режиссёр Ларс фон Триер, снявший в этом жанре фильмы «Королевство», «Идиоты», «Рассекая волны» и другие. Их техническим отличием было то, что снималось такое кино на ручную камеру, с минимум дублей и декораций, без павильонов и освещения, т.е. оно максимально приближено к документалистике. Характерно было для таких работ и их низкая себестоимость. Для нас в период рынка это было крайне важно.

В нашей мастерской царила атмосфера открытости, непринужденности, что способствовало раскрытию творческого потенциала. В процессе учёбы я поняла, что хотела бы сама снимать фильмы, работать с артистами, быть режиссёром-постановщиком.  А в центр своего творчества: сценариев, которые уже тогда писала, я по-прежнему ставила человека, его душу, так интересовавшую меня. Так были написаны сценарии к нескольким документальным фильмам, которые получили признание, нашли своего зрителя, но крепнущее желание самой снимать «своё кино» привело меня на высшие курсы режиссёров-сценаристов, которые я окончила в 2016 году по специальности «режиссёр кино».   

— Расскажите о Ваших первых работах.

— Одной из наиболее интересных картин стал документальный фильм «Небо зовёт» о русском севере, восстановлении заброшенных деревянных храмов горожанами — энтузиастами. Для меня тогда открылась совершенно неведомая для меня грань моей Родины, не похожей на всё прежнее мной виденное, и вообще какие-то другие люди, которые в свой отпуск на собственные деньги едут на север на машинах, покупают материалы, и восстанавливают общими силами разваливающиеся маленькие церквушки в заброшенных деревнях, потому что они и под памятники искусства не подпадают, и их никто не охраняет, но при этом они все равно являются памятниками нашей культуры и зодчества.

Но наиболее удачной, резонансной полноправной моей работой, стал короткометражный фильм «Живи!», снятый в 2016 году и посвященный проблеме абортов. Эта тема, наверное, так или иначе присутствует в каждой семье, поводом лично для меня создать на эту тему фильм, стало прочтение нескольких историй на женском форуме. Быстро написала сценарий, сняли фильм, и он «выстрелил». Только на Ютубе фильм посмотрело более 2-х миллионов человек. Так же он был показан на нескольких кинофестивалях, получил премии. Мне стали приходить многочисленные отклики, как от женщин, сделавших операцию по прерыванию беременности, так и от врачей акушеров, психологов. Тогда я впервые узнала о постабортном синдроме, от которого страдают многие, но о котором практически ничего не пишут в СМИ. Кстати, по официальной статистике, женщин в России, которые делали аборт хотя бы раз в жизни 80% – страшная цифра! Отсюда не менее страшная другая цифра — в нашей стране проводится более 4 миллионов абортов в год. Официально озвучиваются цифры порядка 800 тысяч, но в эту статистику попадают те, которые делаются в гос. учреждениях, а при этом большая часть абортов производится в коммерческих клиниках и никак не фиксируется, никакой отчетности и статистики не ведется вообще. И именно в частных клиниках по экспертным оценкам производится более 4 миллионов абортов в год.

Вся лавина информации вылилась на меня, продолжали писать врачи, женщины, и я поняла, что тема сама просится наружу, моя задача как режиссера озвучить ее. Судьба фильма от замысла до премьеры растянулась на 3 года и вот недавно наша картина «Право выбора» увидела свет. 

— Об этом фильме я узнал от своего приятеля, тоже связанного с кино, который, побывав на закрытом просмотре, очень его хвалил. О проблеме абортов никто до сих пор не осмеливался открыто говорить, тем более снимать кино. Вас это не смутило? Как вы решились на этот шаг?

— Чем больше я погружалась в эту проблему, а по сути — нашу национальную трагедию, тем больше приходило понимание, что мы живем в обществе постабортного синдрома. Оно присутствует везде, буквально рядом с нашим домом. Когда я была беременна четвёртый раз, то столкнулась с реакцией нашего дворника-женщины, которая видя моё положение, раздражённо говорила мне: «Не надоело вам с животом ходить? Что эта за мода пошла по куче детей рожать». Мне удалось разговорить её, чтобы понять и выяснилось, что сейчас у нее двое взрослых сыновей, которым она по факту не нужна, а в молодости сделал аборт, убив девочку, которая могла бы быть ей подругой, помощницей, опорой… Но этого не случилось. И теперь человек живет в постабортном синдроме, транслируя неприязнь к беременным и многодетным. И так — сплошь и рядом.

Знаете, польский министр образования Пшемыслав Чарнек сказал европейским парламентариям, возмутившимся принятыми недавно в Польше законами об ограничении абортов, что Европа — цивилизация смерти. Так вот это тем более верно в отношении нас самих, потому что у нас показатели абортов на одну женщину гораздо выше, чем в Европе, мы находимся на первом месте в мире по этому показателю: количество абортов на одну женщину. И, конечно, мы цивилизация смерти, уже не осознающая своего упадка. Потому что мы все так или иначе находимся в постаборте, и женщины, и их дети, нерождённые или рожденные — с синдромом выжившего. И у нас существует негласный заговор молчания на эту тему, как самую больную, при этом загнанную глубоко в подсознание. Одна моя знакомая журналистка, которая давно занималась этой проблемой, рассказывала, что, когда её только начинали приглашать на телевидение в качестве эксперта по семейной политике, где она пыталась поднимать вопрос об абортах и его последствиях, её сразу останавливали. Объясняли это тем, что у телезрителей негативная реакция на данную тему и поэтому она якобы антирейтинговая. Учитывая, что основной контингент зрителей – женщины от 30 до 45 лет, и сопоставив их с озвученными выше цифрами, становится понятно, что абортная тематика не вызывает у них никаких положительных эмоций.  Вроде бы говорить о вреде абортов не запрещено, но на практике срабатывает другой закон – закон рынка. И я, углубляясь дальше в эту проблему, поняла, что есть и другие скрытые рычаги, приводящие в действие этот механизм, делая его для кого-то, наоборот, выгодным.

Это, прежде всего, фармакологическая индустрия, работающая с постабортным материалом и осваивающая фетальные ткани, которые используются в салонах красоты, как основной компонент всевозможных медицинских препаратов для омоложения. Звучит на самом деле жутко! Этот самый настоящий бизнес на крови нерождённых детей приносит огромные прибыли медицинским корпорациям. Не остаются в накладе и все остальные участники, задействованные в этой страшной цепочке, начиная с акушеров. Практически во всех роддомах России этот процесс поставлен буквально «на поток». Роддом получает из ФФОМСа (Федеральный фонд обязательного медицинского страхования)

 выплаты за оказание медицинских услуг населению: конкретно за аборт порядка 3-4 тысяч, эти цифры каждый год индексируются, на момент написания сценария была цифра 3 тысячи 800 рублей. За роды врач получает больше —  порядка 20 тысяч, казалось бы, роды выгоднее! Однако это не так. Роды — это девять месяцев ведения беременности: это УЗИ, направления в стационар, выписывание анализов, осмотры, кроме того, чтобы получить эти деньги, нужно, чтобы ребенок родился живым, а если не дай Бог, смерть матери или ребенка во время родов, — ты уже этих денег не получишь, несмотря на то, что девять месяцев работал. А тут шесть абортов за дежурство- и все, ты отработал девять месяцев ведения беременности. На круг получается выгоднее. Кроме того, 70 % беременностей с проблемами: много болячек, в т.ч. детородных органов, ведь молодежь с 14 лет живет половой жизнью, у них сохранность репродуктивной системы к моменту родов, когда женщина наконец соберется рожать лет в 28, это уже 50 х 50. Кому из нынешних медиков захочется с таким букетом проблем возиться? Гораздо выгоднее и надёжнее с их точки зрения — «отбить», а то и перекрыть ту же сумму массовыми абортами. 

— Вы сказали, что мы — общество постабортного синдрома.

— Это не я сказала. Вы почитайте книгу американки Терезы Берг «Запрещенные слёзы. О чём молчат женщины после аборта». Она в 70-х годах первая в мире систематизировала практику консультирования большого количества женщин (более 3 тысяч), после аборта, который впоследствии проявлялся у женщин в различных отклонениях: соматических, психических. Везде с каждого утюга заявляется, что аборт- норма, внушается женщине: «твоё тело-твоё дело» и она идет на аборт, а потом начинаются сделки с совестью, потому что все её существо, материнская природа протестует, психика ей «кричит», что произошло убийство. А все её окружение продолжает твердить: «Да живи нормально дальше, что ты загоняешься? Тебе заняться нечем? Реальных проблем нет? Делают все, и нормально живут». Происходит когнитивный диссонанс, начинаются сложные психические процессы, и некоторые женщины обращаются к врачам-психиатром, чтобы они помогли им снять травматический синдром: отрицанием факта убийства, замещением его чем-то противоположным. Кто -то проходит этот процесс с большим успехом, кто-то с меньшим. Но многие женщины не обращаются никуда, нося это в себе. То же самое касается и врачей: они в точно таком же постабортном синдроме. По оценкам специалистов, у 70% гинекологов признаки эмоционального выгорания. Вся эта фактура вошла в фильм. В том числе все исповедальные истории врачей, которые мне писали, рассказывали о себе и своем личном и рабочем опыте, приглашали к себе на дежурства.

— Елена, как снимался фильм в условиях как распоясавшегося ковида, так и хронического безденежья?

— Фильм снимали в условиях малобюджетного формата, собирая деньги, по принципу пущенной по кругу шапке. Увы, в государственной поддержке нам соответствующие чиновники из Экспертного совета Департамента кинематографии Минкульта отказали, сославшись на то, что в фильме слишком явно проводиться мысль об ограничении абортов, что нарушает права тех, кто их поддерживает, и на «тяжёлые» кадры, присутствующие в фильме. Это звучит, по меньшей мере, странно, учитывая, что государство на всех уровнях пытается стимулировать рождаемость и то, какими ужастиками с детства потчуют нашего зрителя за государственный счёт.

Подготовка и съемка фильма, в целом, длилась около двух лет. Съёмки проходили в настоящем роддоме: реанимационных и детских палатах, кабинетах УЗИ, лабораториях, поэтому там, в роли актёров задействованы новорожденные младенцы. А в главных ролях снялись Эдуард Флёров, Ирина Пегова, Борис Каморзин, Елена Панова и Валентина Ляпина. На премьерном показе фильма в Доме кино среди гостей присутствовали  Депутаты Государственной Думы РФ,  главный репродуктолог Минздрава Олег Аполихин, депутаты законодательных собраний ряда регионов, политологи, журналисты.

— Какие перспективы у фильма? Когда его сможет увидеть массовый зритель?

— Пока что идет речь о закрытых показах фильма для законодательной и исполнительной власти в регионах, как, например, в Башкирии, Челябинске, Новосибирске, Белгороде, и других регионах. Поэтому если в регионе есть запрос — мы туда едем. Ну а в дальнейшем выложим фильм в интернет и надеемся, что народ его подхватит. По принципу «у кого чего болит, тот о том и говорит». Невозможно же бесконечно не обращать внимания на самое важное. Думаю, что столетие абортного опыта- это некий рубеж, когда пришла пора об этом заговорить.

 Беседовал Роман Илющенко

Елена Алексеевна Пискарева родилась в Иркутской области в декабре 1982 года. По окончании школы, с первого раза поступила в престижный ВГИК имени С. Герасимова на факультет драматургии (мастерская Юрия Арабова). В 2016 дополнительно окончила Высшие курсы режиссеров — сценаристов (мастерская Владимира Хотиненко), получив специальность «режиссёр кино». Успешно работала в жанре короткометражного кино и документалистики: уже после выхода первых картин, её заметили критики и полюбили зрители. Участвовала в 30 международных кинофестивалях и престижных конкурсах, став лауреатом многих из них, включая Международный фестиваль фильмов о правах человека «Сталкер» (Россия, Москва), Шукшинский  международный кинофестиваль (Специальный диплом жюри); Christian Film Festival (США, Виргиния) («Лучший короткометражный фильм»). В художественном кино дебютировала с картиной «Право выбора». Основатель «Кинокомпании Парадигма». Замужем, воспитывает четверых детей.

Источник