В субботу, в первый день Рождественского поста состоялось то, что разделило сознание для тех, кто смотрел на «до и после» — итог трехлетней работы над фильмом «Право выбора». Три года подготовки к проповеди, к выходу на служение, три года переживаний и судьбы, судьбы, судьбы, десятки сотни, вереницы типовых истории, таких сотни, монологи под копирку: «кормить как? жить где? Ушел, подлец, бросил! Пожить для себя, двое есть, куда третьего? В подоле принесешь — домой не пущу!» О ком фильм? – о нас соучастниках. Думаете, прошло мимо? Нет, рикошетом слез цепляет всех: «моя мать делала, я делала, муж, который отправил, врач, который залез и вырвал, подруга толкнула туда в бездну, государство, что наплевало – иди и выживи, родные, что отвернулись.
Собакам кости носим, в дома устраиваем, котят блохастых выхаживаем, на лечение больным деткам скидываемся, а этим кричим – иди и убей, нет у нас ему ничего, не нужен он нам, лишний он, рот беззубый, что ест благополучие и отнимает сытую жизнь удовольствия.

Фильм — призвание, фильм — манифест, фильм — слеза о нерождённом. Плач по женщинам, смоловшим души в муку и мУку. Фильм безмолвного крика сожженных, разрезанных, выскобленных, вынутых целиком и разделанных для нужд. Тех, кого втолкнули в шприцы и воткнули уколами в морщинистые рыхлые лица, дряхлеющие вены, сизые вислые животы. Тех, кого растолкли в порошок и таблетки и продали трясущимся рукам и дрожащим коленям, кем стали лечить недержание мочи, и старческое безумие.
Фильм — многоэтажка, с первого по девятый трудно, с одышкой и слезами поднимаешься на встречу с совестью.
Фильм-вопрос: «Се сын человеческий»? Не знаю, понимал ли режиссер, что она привела им в рядовой роддом уездного города Врача – хирурга вскрыть многолетний гнойник, сочащийся душами убиенных. Она привела им Христа. «Зачем ты пришел? — Я пришел спасти ваших детей! уходи ты нам не нужен, ты мешаешь — мы привыкли убивать, нам платят, ты мучаешь нас. Все по сюжету, суд, и крики «распни», и предательство близких, и страх Гефсимании, отчаяние Голгофы и воскресная встреча.
Врач, перед последним словом опускается в ад абортария и поднимается в рай с младенцами, и выходит к ним, к тем, кто ему поверил и готов идти за ним.
Один в поле воин, если он точно знает Истину.
Фильм-обращение в веру любви к той, что привезена под наркозом и поставлена в палате рядком в молчаливом конвейере смерти, и к плачущему врачу, и к мертвому врачу, что уже выжжена дотла кровавой мессой. Нет ни йоты осуждения ни того, кто решил убить, ни того, кто сделал, ни того, кто толкнул. Есть только боль от сострадания ко всем и душевный котячий всхлип: «Что ж вы бабы, делаете?». И есть оно — право выбора: рыжая девочка, уносящая ноги от холодного кресла рванья плоти, есть врач — я не стану больше этого делать: «уволим – только попробуйте», есть главный герой-врач — выбравший жизнь – я пришел спасти ваших детей. Спасать детей оказывается больно.
Фильм – понимание, никто из женщин НИКОГДА НЕ ХОЧЕТ делать аборт, все хотят, чтобы их остановили, спасли, отговорили, помогли. Все ждут спасительного – стоп. Все до единой знают, что убивают человека, все до единой погружаются в ад наедине с собой. Ни одна не может забыть, и это приходит даже через годы, их тени становятся рядом, их тени ложатся спать рядом, они будят ночью, глухим плачем «за что, мама?». Врут те, кто говорят: «не больно, молодая родишь еще», врут те, кто говорят: «да ладно он не человек, перхоть, клетка, сгусток, не парься», врут те, кто говорят: «моя знакомая вон восемь сделала — ниче, родила», врут те, кто говорят: «да ладно безопасно, не умрешь». Умрешь — от аборта умирают, физически и душой, умирает материнство. Они хотят одного – втянуть тебя в сообщники своей боли, им легче, зная, что это сделали все. Им страшно, они хотят молчаливой поддержки соучастников.
Фильм – агент влияния. Одно дело обратить к жизни медсестру, радость малая, но другое — вернуть к свету генерала армии врачей. На премьере плакали врачи, главные врачи, главные из главных.
Фильм – о чудовище, Левиафан с закрытыми глазами, которое медленно и верно пожирает нас, втягивая в кровавую дьявольскую мессу — нас все меньше и меньше, мы все несчастнее и злее. И право каждого стать ее участником или продираясь сквозь социальные мифы о бедности, праве убить или оставить, комфорте и смертности, выйти и сказать — я ВСЕ больше не соучастник, у меня есть право сказать — нет.

P.S. Спасибо Александра Машкова Эдуард Флёров Иерей-Феодор Лукьянов Мария Меньшикова Ирина Пегова Каморзин, Борис Борисович Елена Пискарева
#ПравоВыбора

Источник