Пятого апреля, когда православные христиане отмечали Вход Господень в Иерусалим (в просторечии – Вербное Воскресенье), перед Новосибирским театром оперы и балета состоялся митинг «за свободу творчества», который собрал по разным оценкам от одной до пяти тысяч человек. Мероприятие это оказалось настолько важным, что в столицу Сибири из столицы России прибыли разные статусные граждане, вроде диакона Кураева, а другие обратились к собравшимся в режиме видеоконференции, как это сделал, к примеру, режиссер Андрей Звягинцев.

Поводом для случившегося стал скандал вокруг оперы Вагнера «Тангейзер» в постановке новосибирского режиссера Тимофея Кулябина. Опера эта послужила причиной сначала судебного разбирательства, а потом и массового протеста православных. После чего был уволен директор Новосибирского оперного Борис Мездрич, на его место назначен Владимир Кехман, а сама опера была из репертуара исключена.

Впрочем, речь на митинге шла не только о конкретной постановке. Выступавшие протестовали против цензуры, обличали мракобесов, душащих свободную творческую мысль, а так же требовали отменить 148 статью Уголовного кодекса РФ – эта статья отстаивает право на свободу совести и вероисповеданий и преследует, в частности, публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу и совершенные в целях оскорбления религиозных чувств верующих.

Именно последнее требование дает нам необыкновенно четкое понимание того, что происходило в Новосибирске. Все слова о свободе творчества, все протесты против цензуры – все это морок, пар, белый шум, прикрывающий основную в данном случае цель: отстоять право одной части общества на публичные поношения и оскорбления святынь другой его части. Все. Точка.

Мы живем в России, в нашем Уголовном кодексе давно присутствует статья, которую всегда прежде связывали с цензурой, с политическим преследованием неугодных, с посадками за мыслепреступление. Это статья 282 УК РФ. Удивительно, но на митинге о ней никто и не вспомнил. Более того, за отмену этой статьи последовательно выступали русские националисты, которых чаще всех по этой статье и преследовали (ее иногда так и называют – «русской»). Творческая же интеллигенция всегда смотрела на эту статью сквозь пальцы. Хотя, речь в ней идет, как и в 148-й, о тех же, собственно, вещах: об оскорблении чувств, о разжигании ненависти. Формулировки такие же туманные, но почему-то в творческой среде никого не смущают.

Это заставляет думать, что у нашей творческой интеллигенции есть вполне определенный враг: Русская Православная Церковь. Этот факт всячески пытаются скрыть. Ну, к примеру, в цензуре сейчас обвиняют государство, а персонально – министра культуры господина Мединского. Обвинение это дикое, потому что господин Мединский по табели о рангах является непосредственным начальником господина Мездрича, которого он уволил. Более того, государство финансировало постановку «Тангейзера» и, безусловно, вправе требовать от постановщика учета своих замечаний. Но тут наше общество пытаются обмануть. Говорят, что государство теперь начинает использовать некую «финансовую цензуру». Очень мило. Все претензии сводятся к одному: дай денег и уйди. Украинство какое-то, простите. А ведь так говорят интеллигенты либеральные, певцы рынка и строители капитализма. Обращайтесь, господа, к меценатам. Государство же таковым не является, оно расходует деньги не свои, а бюджетные, собранные из налогов в том числе и православных граждан.

Не менее абсурдно обвинение в цензуре и по отношению к РПЦ. Нет никаких рычагов у Церкви, позволяющих такую цензуру осуществлять. Все рычаги, доступные верующим – это те самые рычаги, которые доступны и всем остальным: обращения в суд, массовое выражение протеста. Когда вы называете протесты верующих, мирные и разрешенные, мракобесием и травлей, вы покушаетесь на ту самую свободу слова, которую вроде бы отстаиваете.

Ничего удивительного в этом нет. Мы уже наблюдали нечто похожее во Франции после трагического расстрела редакции журнала «Шарли Эбдо». Миллионы французов тогда вышли на улицы отстаивать право на свою свободу слова, но не пикнули даже, когда известный комик по итогам всей этой истории был арестован за единственную фразу в Фейсбуке. Он написал всего лишь следующее: «сегодня я себя чувствую Шарли Кулибали», объединив в одной фразе название расстрелянного журнала и фамилию человека, которого в этом расстреле обвиняли. Ничего, как миленький пошел по обвинению в терроризме. Вот вам и вся свобода слова по-европейски.

На деле же, Русская Православная Церковь не просто не вмешивается в современную светскую творческую жизнь, но и к несчастью, крайне редко ее оценивает. Быть может, напрасно. Вы что-нибудь слышали о протестах против спектакля «Анна в тропиках»? Вряд ли. Их не было. А ведь этот спектакль довел до шока не какую-то мракобесную бабушку, а модного режиссера-новатора Юрия Грымова. Когда перед ним на сцене стоя помочилась девушка, господин Грымов такого экспериментаторства почему-то не выдержал и театр покинул, призвав поступать так же и всех остальных зрителей.

Иными словами, у нас такая свобода творчества сейчас, что хоть фекалиями обваляйся. Поэтому проблема для творцов в другом. Они эпатируют, эпатируют, да переэпатировать не могут. Никто не эпатируется, короче. Зевают и отворачиваются. Видел одно дерьмо художника в баночке – видел и все остальные тоже. А что делать-то прикажете? Не романы ж писать, чтобы все читали? Куда податься Тимофею Кулябину? У него до «Тангейзера» было шестнадцать театральных постановок, у него там совокуплялись уже в «Евгении Онегине» в самом начале, он за это «Золотую Маску» получил. А Марк Захаров его почему-то не приглашал, «Гардиан» интервью не брала, даже в своей среде не многие смогли бы фамилию вспомнить.

А годы идут. Пятнадцати минут славы хочется. Конечно же, надо нарушить табу, о чем режиссер откровенно сообщил в одном из своих интервью. Сказал, всего два табу есть в Европе: религия и Холокост. Подумал, какое нарушить, да и выбрал религию. Почему-то никто из них Холокост не выбирает. Нету очереди за Холокостом. Может потому, что никакого митинга в поддержку тогда бы не было, а были бы требования от тех же самых людей немедленно упечь режиссера по 282-й (и Мединского в отставку, конечно). Поэтому религия. Понятно, какая. Есть такое табу в Европе. Открываешь журнал «Шарли Эбдо» и сразу видишь – есть.

Мотивы режиссера понятны. Мотивы тех, кто его защищает гораздо сложнее. Когда ровно три года назад я написала статью под названием «Церковь творческой интеллигенци», я сама думала, что гиперболизирую и заостряю. Но вяснилось, что нет. Об этом в программе Владимира Соловьева прямо сказал господин Максимов. Он смело приравнял Марка Захарова к духовным пастырям. Да и вообще, художники – это такие же пастыри, как и священники. Вот тут и заключается главный момент всей истории. Фокус ее. Нападки на Русскую Православную Церковь со стороны нашей творческой интеллигенции непременно будут продолжаться. Они будут усиливаться и обостряться. Этот конфликт для наших современных творцов куда важнее любого конфликта со светской властью, с Мединским или с Путиным. Потому что они не претендуют на светскую власть. Они претендуют на власть духовную, на роль пастырей общества, на ту самую роль совести нации, на право указывать и власти, и обществу, как им жить, на право задавать моральные ориентиры.

При этом господа наши творческие, полностью обанкротившись в девяностые, до сих пор продолжают только терять влияние. Самозванных гуру не любит никто. И, возможно, напрасно они уж так сильно о себе напоминают. У нас в обществе принято считать, что и культура нужна, и министерство культуры, и театры, и музеи – куда без них. На писающую женщину, конечно, никто смотреть не желает, кроме разных утонченных господ, но и в епархию экспертов от культуры никто раньше не лез.

А не пора ли это сделать? Я, к примеру, вижу в сети превосходных поэтов – из Новосибирска, из Кемерово, из Москвы. Само собой, никто из них поэзией деньги не зарабатывает. Не жалуются, грантов не просят. Голыми при луне тоже не танцуют. Более того, я подозреваю, что некоторые из них могли быть на этом митинге за свободу творчества перед оперным. А почему бы им не спросить лучше: а где наша поддержка? Зачем нам вообще такое министерство культуры? Зачем нам практика, при которой девочек в деревне, устроивших в заброшенном доме избу-читальню, сегодня судят за воровство, потому что они из другого пустующего дома какую-то мебель вытащили?

Интересовались часами Патриарха? Так у нас, как вы верно выражаетесь, Церковь от государства отделена. А вот театр нет, не отделен. Федеральное финансирование есть. Какие там часы носят ваши режиссеры, на каких они машинах ездят?
Бойтесь не протестов верующих, а вопросов обычных граждан – атеистов, агностиков, представителей любых конфессий. Мы понимаем, что отдельные губернаторы у нас воруют так, что аж шуба заворачивается. Но они хотя бы к нам в душу не лезут и морали нас не учат. А вы пытаетесь, поэтому будут спрашивать: не мошенничеством ли вы там занимаетесь? А Тангейзер ли это Вагнера? Или «Королевский жираф» Кулябина? Рыжие кудри-то примелькаются. Никакие литературоведы умными словами не отмажут. Вы все о цензуре? Да, была цензура, но был и Пушкин, и Достоевский, и Булгаков, и Твардовский. А сейчас цензуры нет, и все, пустыня. Не боитесь, что люди начнут эти две вещи связывать, пытаясь обнаружить там корреляцию?

И последнее. В популярном американском фильме начала девяностых с Ричардом Гиром и Джулией Робертс в главных ролях речь идет о чистой и светлой любви миллиардера к проститутке, уличной девке. Что делает миллиардер? Везет свою любимую на частном самолете в оперу. Это – главное богатство, не миллиарды. Дают Травиату Верди. С тем же сюжетом: любовь, так сказать, принца и куртизанки. И опера эта служит точкой отсчета, моментом истины – проститутка вновь обретает самоуважение. А что увидела бы героиня Джулии Робертс в современной трактовке «Травиаты»? Сиськи, письки, простите? Разнообразный секс? Фактически свою же улицу?

Оставьте порнографию порнографам. Там тоже есть свои премии. Есть желание – меняйте профессию.

Источник: сайт политической консервативной мысли «Русска iдея»