То, что реклама получилась до крайности неудачной признают, кажется, все, включая самих феминисток. Но хайп пройдет, а проблема останется. Что могло заставить крупную серьезную фирму, благополучие которой зависит от продаж, а значит, правильного позиционирования бренда и доброго отношения покупателей, сделать такой заведомо оскорбительный рекламный ход?

И если бы ее одну… Скандал с российским Reebok случился тогда, когда еще не забылся скандал с мировой рекламой Gillette, в которой мужчинам так толсто намекали на необходимость самокастрации, что получилось даже тонко. Чернокожий парень из бритвенной рекламы превратился в своего рода символ облома любых намерений.

Gillette и Reebok почти одновременно поскользнулись на одном и том же. Обычно фирмы продвигают свой товар покупателю, насаживая его на иглу социального социального одобрения, эксплуатируя стремление к высокой самооценке: «С нашим товаром ты моден и крут, без него ты отстой…». В данном же случае фирмы решили сначала навязать покупателям совершенно неочевидную для них систему ценностей и координат, связанную с воинствующим феминизмом, а уж потом продавать свой товар, как дающий социальное одобрение в этой группе. «Мужчина должен быть безопасен. Бреющийся нашей бритвой мужчина — безопасен». «Женщина должна доминировать над мужчинами и унижать их. Женщина в наших кроссовках сможет успешно это делать».

Очевидно, что такая рекламная стратегия проигрышна. Реклама успешно может продавать людям тот образ жизни, который они хотят вести. Но заставлять их вести тот образ жизни, который они не хотят, заставлять их меняться, терпеть неудобства, в случае с Reebok — прямые оскорбления — и в то же время продавать им свой товар — это уже слишком

По большому счету, что та, что другая фирма за счет своего бюджета сделали социальную рекламу одной из агрессивных социально-политических групп — феминисток, решив, что «социальное одобрение» в виде их лояльности имеет куда большее значение, чем расходы и возмущение тех, кого данная реклама задела. Идеологическая лояльность оказалась выше экономической целесообразности.

В России этот тезис себя не оправдал, так как наше общество не просто довольно консервативно, оно еще и движется во многих вопросах в сторону прямо противоположную западным трендам — реакция на любые проявления навязчивой политкорректности здесь довольно агрессивная. А уж на сделанную столь бездарно и в лоб рекламу реакция могла быть только отрицательной. Reebok буквально застебали пародиями и насмешками, фото в интстаграм пришлось перезаливать, пиарщика Голофаста, отвечавшего за кампанию — увольнять.

Но это, так сказать, «особенность локального рынка», которую западным брендам придется учитывать: в России есть аналогичные западным политкорректные группы, однако со стороны большинства они вызывают скорее неприятие, насмешки, презрение, а то и ненависть. И совсем не факт, что в будущем положение изменится.

А вот для запада логика Gilette оказалась довольно рациональной, несмотря на шквал неодобрения «анти-сексистской» рекламы со стороны мужчин. Procter & Gamble, владеющая бритвенной маркой, получила «зачет» у феминистских комиссарш в пыльных шлемах и может продолжать работать. Прогиб засчитан.

Чем же так страшны боевые феминистки? Ведь в самом деле едва ли не каждый божий день случается что-то с ними связанное. То они затравили какую-то фирму за задевающую женские чувства рекламу, то обвинили какого-нибудь знаменитого мужчину в изнасиловании и домогательствах, то какая-нибудь профессорша из второразрядного американского университета делает открытие, что мужчина не человек, то снимаются «женские» версии старых добрых фильмов, а любимый сериал прямо на ходу начинает менять свою сюжетную линию, чтобы соответствовать идеологическим постулатам «женской власти» и при этом непоправимо протухает. На худой конец, у нас в Петербурге какие-то крашенные дамы заявляют, что открывают кафе, куда запрещен вход мужчинам. Возникает вопрос — насколько это законно. Потом, правда, выясняется, что у дам нет даже ИП, так что никакого кафе в юридическом смысле слова они открыть не могут.

Феминизм начала XXI века превратился в подобие того, чем был коммунизм и радикальный социализм столетие назад — агрессивную идеологию, которая выступает от имени угнетенного (или якобы угнетенного) большинства и требует учитывать его интересы. «А то пожалеете»

Современный Запад вообще все более анекдотично начинает напоминать коммунистический СССР. Обязательное хождение на прогрессивные демонстрации, уродливые, но агрессивные комиссарши в «тужурках». Политкорректная массовая культура начинает напоминать самый кондовый «социалистический реализм» с ходульным сюжетом и одухотворенными лицами пролетариев/феминисток/геев/расовых меньшинств и отвратительными буржуями/расистами/гомофобами/сексистами, которым гореть в аду.

Такое сходство, конечно, не случайно. По сути перед нами одно и то же явление на двух разных стадиях. Нынешнюю, наблюдаемую нами сегодня, американский консервативный мыслитель Патрик Бьюкенен назвал «культурным марксизмом». В отличие от обычного марксизма, считавшего, что нужно изменить экономические условия жизни общества, «культурный марксизм» решил продвигать дело революции не через экономику, а через поведение людей.

Классический марксизм с его идеей коммунистической революции в западных странах провалился. Рабочие согласны были объединяться в профсоюзы, чтобы бороться с предпринимателями за повышение зарплаты и соцпакет. Но целью этой их борьбы было… стать такими же буржуа, как буржуи — ездить в церковь по воскресеньям на машине, купить жене-домохозяйке новую бытовую технику, чтобы сэкономить ее время, дожить до обеспеченной пенсией старости в кругу любящих и послушных детей и внуков.

Разумеется, такое настроение привело к «великому предательству рабочего класса». В течение ХХ века трудящиеся перестали голосовать за компартии, зачастую даже за левых и начали поддерживать правых, если те уважают социальные гарантии тех, кто действительно трудится. Представители левых идеологий пришли к печальному выводу, что пролетариат перестал быть «авангардом революции» и его нужно чем-то заменить. Тогда-то и пережил взлет «культурный марксизм», основы которого были заложены еще европейскими коммунистическими мыслителями Дьердем Лукачем, Антонио Грамши и представителями «франкфуртской школы» в философии, прежде всего Гербертом Маркузе.

Культурмарксисты заявили, что экономическая эксплуатация, с которой борется марксизм, лишь частный случай более общей эксплуатации традиционными патриархальными «верхами» всех, кто вытеснен «вниз» — этнических, расовых, сексуальных меньшинств. Им всем, равно как и большинству «народа» навязывается определенная схема общества, в которой естественно разделение на старших и младших, на тех, кто принимает решения, и тех, кто подчиняется. И до тех пор, пока существуют эти патриархальные основы общества — церковь, государство, уважение к старшим, семья, до тех пор «эксплуатацию» не победить и подлинного «освобождения» не достичь.

В сущности «культурные марксисты» были в определенном смысле правы. Пока существует семья, которая требует установления определенного порядка, иерархии, дисциплины, разделения обязанностей (особенно это хорошо заметно в любой многодетной семье), до тех пор будет самовоспроизводиться и определенная «патриархальная» структура государства и общества. Уничтожь государство, но сохрани семью, и через какое-то время государство вновь воссоздастся из семьи и по семейному образцу.

Чтобы уничтожить ненавистную революционерам «матрицу» общества главный удар нужно было направить именно на семью и, прежде всего, на великое партнерство мужчины и женщины, в котором мужчина, как правило, создает доход, женщина — организует потребление, мужчина отвечает за «стратегию», женщина — за «решения» и так они осуществляют свой домострой и воспроизводят тот же образ жизни на следующие поколения

Развитие «культурного марксизма» закономерно породило феминистскую доктрину: женщина — это угнетенное меньшинство (пусть их и больше, но все равно меньшинство). Причем это выражается уже не в экономике, а в самой сути социальных отношений, когда женщина хочет нравиться мужчине, хочет пользоваться его вниманием, получать дары и комплименты. Женщинам сообщили, что известное нам общество построено на постоянной сексуальной эксплуатации женщин мужчинами, выражаемых в непрерывном насилии и домогательствах, том, что мужчина берет, что хочет. Что вся мировая культура, религия, нравы и быт пронизаны этим мужским господством. И со всем этим надо решительно покончить до самых основ.

При этом речь идет не о «равноправии». Равноправная и свободно распоряжающаяся собой женщина, у которой «забиты мозги» тысячелетиями патриархальных предрассудков, разумеется, свободно выберет более-менее приятный и выгодный для себя союз с мужчиной, «бабушка-style», поскольку он соответствует и биологическим и социальным основам человеческого существа. В частных отношениях «феминистский» тип поведения практически невозможен. Женщина все равно будет хотеть нравиться, иначе зачем вообще общаться с мужчиной. И зачем мужчине общаться с нею?

Поэтому никакого равноправия, никакого индивидуального свободного выбора! Только беспощадная и бескомпромиссная война полов, только коллективные военные действия, только перемена мест угнетателей и угнетенных. Теперь женщина должна диктовать мужчине свою волю, действуя совместно со стаей товарок, в пользу которых она отчуждает свои мозги и свою волю. Что лучше для каждой конкретной женщины решает не она сама, а феминистская партия

Разумеется, чтобы в ХХI веке, в странах, где вроде бы нет тоталитарного режима, женщины добровольно отдали свои мозги и совесть в руки фемсомолок, необходимы веские основания — ощущение ужасающей угрозы. Именно здесь лежит корень кампании #MeToo.

Оказывается мужчины непрерывно насилуют и мучат страдающих женщин, просто об этом недостаточно много говорилось. Идет ужасающая война — и в ней если ты не с нами, то ты против нас. Если мужчин не унизят, то они унизят тебя. Даешь массовые совместные коллективные протестные действия. Смысл этих действий в том, чтобы независимо от своей частной жизни женщины (и мужчины) выражали публичное одобрение доктринам феминизма и боялись им оппонировать. В основе феминистской пропаганды лежит установка на постоянный страх перед атакой оскорбленной «фемактивистки».

В этом смысле многим памятен скандал 2014 года, когда журналистка-феминистка атаковала в прямом эфире британского астрофизика Мэтта Тэйлора, которому вместо рассказа об уникальной посадке модуля «Фила» на комету Чурюмова-Герасименко, пришлось оправдываться за «сексистскую» рубашку с полуобнаженными красотками. Ученого затравили и довели до слезливых извинений. Таких случаев за последнее десятилетие довелось превеликое множество.

Иными словами, орудием феминизма стал страх. С одной стороны, это страх мужчин и «руководимых мужчинами сообществ» оскорбить фемактивисток и нарваться на травлю. С другой стороны — это страх женщин не проявить достаточную лояльность и получить клеймо недостаточно правильной женщины, не освободившейся от рабских предрассудков. Манипулируя этими двумя страхами феминистское меньшинство диктует свою повестку обществу

В случае же рекламы Reebok сказалась и некоторая провинциальность нашей версии феминизма и то, что он носит подражательный характер. Из позиции «оскорбленных» феминистка на рекламе перешла в позицию агрессивно оскорбляющей и наткнулась на закономерно негативную реакцию. Но сам случай оказался возможен в значительной степени именно потому, что страх перед феминистками въелся в подкорку управляющих западными брендами.

Скандалу с «посадкой на лицо», как отмечают медиаэксперты, предшествовал флешмоб российских феминисток, буквально навязавших себя Reebok. Кампания испугалась, что получится так же как на Западе и в какой-то момент сдалась… Получив, прямо скажем, катастрофические репутационные последствия, именно потому, что российское общество устроено совсем не так, как феминистски-неокоммунистическое западное.

Непонимание того, что Россия — не Запад, а во многих вопросах наше общество движется в прямо противоположную сторону (хотя бы потому, что коммунистических тоталитарных практик мы в свое время накушались), обойдется Reebok в некоторую сумму. Впрочем небольшую, потому что Россия, опять же, не Запад и общество здесь в подобных вопросах не слишком злопамятно. Но осадочек, конечно, останется.

Источник: 360