Я четвертый год занимаюсь проблемами граждан Украины, приехавших в Россию с Донбасса и из самой незалежной. Началось все с обычного журналистского интереса к беженцам, к их историям, а переросло, практически, в дело жизни. Потому что, как оказалось, нет у нас единого координирующего центра для иностранных граждан, никому не интересны проблемы этих людей.

Нет, конечно, в 2014-м году под крылом Министерства социального развития Новосибирской области был создан оперативный штаб, который занимался решением текущих вопросов во взаимодействии с другими ведомствами. Но это было до тех пор, пока существовали пункты временного размещения. Пропорционально сокращению их числа сокращалось и желание чиновников помогать людям, волею судьбы оказавшимся за тысячи километров от родного дома. Просто бюджетные средства, выделяемые на их содержание, перестали поступать, поэтому одна за другой сократились и программы поддержки.

До января 2016 года детей беженцев, или, выражаясь официальным языком, «граждан Украины, прибывших в экстренном массовом порядке и получивших временное убежище», бесплатно кормили в школах. Потом перестали. Но дети остались – и вот уже второй год провожают голодными глазами своих одноклассников, на большой перемене отправляющихся в столовую. А они остаются сидеть за партой в опустевшем классе, иногда – в одиночестве… Потому что далеко не в каждой семье беженцев есть деньги на школьное питание, особенно, если эта семья многодетная.

До того же времени, до принятия печально известного постановления Правительства РФ № 37 от 26.01.2016 года, в оставшихся ПВР Новосибирска еще могли жить семьи с маленькими детьми, в основном это были матери одиночки, не имеющие возможности устроиться на работу из-за отсутствия мест в детсадах города. А когда им указали на дверь, многие уехали обратно – отвезли своих детей снова туда, где идет война, – в подвалы, в разрушенные квартиры Горловки, Ясиноватой, Зайцево.

«А почему мы должны им помогать? – постоянно слышу я от чиновников. – Нам самим тяжело!» Причем это мне говорят женщины, сидящие в начальственных кабинетах – холеные, с прекрасным маникюром, с пальцами, унизанными кольцами стоимостью минимум в месячную зарплату сельского жителя. Эти женщины тоже матери. Но они четко разграничивают приходящих к ним людей на СВОИХ и ЧУЖИХ. «Свои» – это граждане России. Я – «своя». И я прекрасно знаю, что среди нас много нуждающихся. Что зарплаты маленькие, что на пенсии, зачастую, можно лишь выживать, а не жить. Я, повторюсь, все это понимаю. Но эти женщины-чиновницы, среди которых есть не только матери, но и бабушки, с беспощадной жестокостью, с поразительным бессердечием проводят линию разграничения, отсекающую «своих» детей от «чужих».

Есть такое выражение «чужих детей не бывает». Так вот, бывает. Теперь – бывает. «Чужие» дети – это дети иностранных граждан. Я не говорю здесь о детях трудовых мигрантов, это особая тема, и не о них сейчас речь, потому что им есть, куда возвращаться. Я говорю о «чужих» детях, которых выталкивают обратно на войну. Туда, где стреляют, туда, где голод, туда, где смерть. Я смотрю в холодные глаза чиновниц (95% чиновников, с которыми я сталкиваюсь постоянно, во всех министерствах и ведомствах, – женщины) и понимаю: до них не доходит, что вырвать ребенка, уже пережившего обстрелы, до сих пор прячущегося под кровать при разрывах новогодних фейерверков, из мирной жизни и отправить его опять туда, где он будет слышать грохот «Градов», — это бесчеловечно. Это значит навсегда сломать его психику. КАК он, став взрослым, будет вспоминать Россию, прогнавшую его, обездоленного, прочь, пожалевшего для него тарелку супа? Как МЫ потом будем смотреть в глаза этим выросшим детям, в глаза их рано поседевшим матерям?

Для меня, откровенно говоря, было шоком узнать, что в функциональных обязанностях уполномоченного по правам ребенка в Российской Федерации не прописана помощь и защита детей иностранных граждан. Они могут жить где угодно, в каких угодно условиях – защитить их некому, позаботиться о их правах – некому. Их можно только, в случае чего, отнять, поместить в приют, а потом отправить на «историческую родину».

Россия, наверное, впервые в своей истории, стала мачехой. Что произошло с нашим народом, с его чувством сострадания после приобретения «независимости»? Когда в русских людях утвердилось вот это ощущение того, что все, живущие за границей РФ, – чужие? Пусть даже их родители были московскими комсомольцами, уехавшими поднимать целину или сибиряками, отправленными по призыву партии на шахты Донбасса.

«Экстренный массовый» приезд в нашу страну русских людей – русских, подчеркиваю, то есть одного с нами языка, одной культуры, – с паспортами Украины выявил огромную пропасть, образовавшуюся в нашем сознании. Это даже нельзя назвать ксенофобией, потому что они – часть нас, отломленный кусок от одной буханки хлеба, положенный на другую тарелку. Но почему-то от этого куска брезгливо отворачиваются, мол, невкусный, горчит, и снова кидают его обратно. А на его место пытаются приладить к буханке кусок лепешки, испеченной совсем по другому рецепту…

Я сейчас выскажу вслух одну крамольную мысль, но когда-то ее надо сказать. Потому что и так все всё понимают, только молчат и делают вид, что ничего особенного не происходит.

Так вот: НАМ НЕ НУЖНЫ ПРИЕЗЖАЮЩИЕ РУССКИЕ. Нам не нужны люди, возвращающиеся в Россию домой, семьями, навсегда. Они нам ЭКОНОМИЧЕСКИ НЕВЫГОДНЫ. На них требуется выделять дополнительные средства – на обучение их детей, на социальную поддержку, на их трудоустройство в соответствии с имеющимся образованием. Вместо них нам нужны трудовые мигранты, желательно приезжающие временно, на три месяца. Те, кто не потребует больничного, не заявит протест против низкой зарплаты, не будет претендовать на социальные льготы, на жилье… В идеале, нам вообще нужны те, кто не знает русский язык. Их можно эксплуатировать совершенно безнаказанно, не опасаясь, что они пойдут жаловаться на работодателя в суд или трудовую инспекцию. Потому что эти МЫ с большой буквы и есть российские работодатели и связанные с ними чиновники соответствующих министерств. Те самые, отправляющие русские семьи, приехавшие с Донбасса, обратно под обстрелы, чтобы не учитывать при составлении бюджета статью расходов на их социальную поддержку, на бесплатное питание их детей в школах.

Уже сейчас в некоторых крупных городах России создаются центры, куда привозят трудовых мигрантов. На каждого в среднем выделяется 30 тысяч рублей – на проживание, оформление миграционных документов. Эти деньги они, естественно, должны потом с лихвой отработать своему «хозяину», точнее фирме, которая их привезла. Отработав, они возвращаются домой, а на их место привозят новых мигрантов. Такие «вахтовики-временщики» очень удобны тем, что полностью зависят от работодателя, который их содержит. Некоторые, поднакопив денег, остаются в России – статус-то уже есть! – а затем к ним приезжают их семьи. В своей замкнутой общине они решают свои проблемы, не обращаясь за помощью в министерства. Живут сами, по своим правилам, по своим традициям, в своем замкнутом языковом пространстве. Чуждые тем, среди кого живут, но зато свои, выгодные для многих имеющих деньги и имеющих власть.

…А в это время там, на Донбассе, страдают от голода и прячутся в подвалах от мин и снарядов русские дети, вспоминая Россию, для которой они оказались всего лишь дорогостоящей обузой…

Источник: Русская Народная Линия