В преддверии премьеры фильма Алексея Учителя «Матильда» не утихают споры об исторической достоверности сюжета картины, о границах допустимого в искусстве, о праве государства контролировать отечественный кинорынок. В последнее время в связи с угрозами кинотеатрам возник еще один, прежде никогда не поднимавшийся вопрос: существует ли такое явление, как православный экстремизм. О глубинных причинах происходящего в интервью порталу «Интерфакс-Религия» рассказал профессор философского факультета МГУ, доктор политических наук, член Общественной палаты РФ Александр Щипков.

— Глава Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Иларион выступил с официальным заявлением в связи с ситуацией, сложившейся вокруг «Матильды», и сравнил ее с происходившим вокруг скандального издания «Шарли эбдо» — когда опять выбор сводится к одной дилемме: либо вы на стороне так называемого «Христианского государства» и тех, кто призывает к запрету фильма, либо вы на стороне Алексея Учителя и всех тех, кто поддерживает картину. А третьего как бы и не дано. А вы как относитесь ко всему этому?

— Сначала, как мы знаем, поднимался разговор об искусстве — о границах дозволенного, о свободе творчества. Если вы перечитаете «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, то у него два зека как раз рассуждают на эту тему на зоне в 1940-е годы Так что разговор не новый, не первый раз поднимается.

Но сейчас эта тема переходит совсем в иную плоскость и наполняется совсем иным содержанием — в тему обсуждения «православного фундаментализма». Некие политические слои начинают заявлять о существовании некого «православного фундаментализма», источником которого является православие. В информационную среду вбрасываются словосочетания, которые зеркалят известную политическую проблему: «христианское государство», «православный ИГИЛ», «православный Талибан» и так далее. Только в Сирии и Афганистане — реальные структуры, а в России — подставные, фейковые, как сегодня принято выражаться. Тема «Матильды» через пару месяцев иссякнет, и на её место готовят новую антихристианскую повестку.

Рассмотрим внимательно сложившуюся политическую ситуацию. В 2014 году после возвращения Крыма произошла консолидация российского общества. Подавляющее большинство — замеры показывали 86% — одинаково положительно оценивали события, связанные с Крымом. Возник ценностный консенсус, связавший воедино большую часть общества. О таком мечтает лидер каждого государства.

Долгое время нам внушали, что существуют «красные» и «белые», что российское общество навсегда расколото. Тема постоянно подогревалась, общество держали в искусственном напряжении. В своих статьях я называл это проектом «перманентной гражданской войны», которая никогда не закончится. А она взяла, да и закончилась.

Еще одна важная деталь: в 2014 году по отношению к Крыму произошел консенсус не только внутри общества, но и между властью и обществом. Редкий для России случай. У власти появилась мощная социальная опора, что испугало наших оппонентов. И теперь, в разгар информационной идеологической войны, перед ними стоит задача расшатать этот «крымский консенсус» — консенсус между властью и ее социальной опорой.

Как это можно сделать? Нужны точные информационные вбросы. Нужно сформулировать некие взрывные идеологические тезисы. Нужна некая повестка, которая сумеет взбудоражить общество и поссорить людей между собой и властью. Посмотрите, какие варианты за последнее время использовались.

«Реновация» — попытка раскачать лодку на социальной почве. Не получилось. Вывод на московские улицы несовершеннолетних, копия майданного проекта «онижедети» — попытка раскачать лодку на политической почве. Не получилось. «Тангейзер», «покемоны» и проч. — попытка раскачать лодку на почве «культурного» столкновения «актуального» и «архаичного». Не получилось. Можно собрать и другие примеры.

— То есть, Вы полагаете, что и «Матильда» — это такая очередная попытка?

— Очевидные вещи. В чем трудность для наших оппонентов? Сегодня Россия находится в уникальном положении: в религиозной и национальной плоскостях ситуация стабильная. Да, никогда не бывает всё абсолютно гладко, но реально ситуация очень хорошая. И ее нужно сохранять, ее нельзя раскачивать. Но как раз сюда и направлена новая операция по созданию фейкового «православного фундаментализма», которого реально просто не существует в природе.

Дело в том, что у наших протестно-либеральных кругов — дикая нехватка протестных сюжетов. Просто голод. Им нужен помощник, им нужен радикальный контрагент. Однако в силу упомянутого «крымского консенсуса» его не существует. Не существует, значит нужно создать искусственно, в медиа-пространстве, что они и пытаются делать. Так появляется подставной фундаментализм, о котором начинают говорить как о реальном различного рода «агенты влияния»: журналисты, ученые, общественники всех сортов.

В идеале им нужны посадки разного рода хулиганов для того, чтобы объявлять их либо «экстремистами», либо «узниками совести». В зависимости от ситуации и политической конъюнктуры.

— Как бы там ни было, совсем скоро уже будет премьера фильма, он пройдет, все, кто хотят и не хотят, его посмотрят. Аргумент, что «вы не видели фильм», уже не будет действовать. После этого, вы считаете, общественное противостояние еще обострится?

— Те силы, о которых я говорю, не занимаются культурой — они занимаются политикой. Мы сейчас наблюдаем точку перехода — от дискуссии о свободе художника и цензуре к теме христианского аналога ИГИЛ. Судьба фильма и режиссёра их не интересует, это уже отходы, отработанный медийный шлак. Эти ребята сейчас уже находятся в повестке января-марта 2018 года.

— Можно сказать, что это некий новый всплеск информационной войны против Русской православной церкви?

— То, о чем я говорю, это, в первую очередь, направлено против российской государственности. Поскольку для этой политической работы выбрана религиозная составляющая, то Церкви в этом пропагандистском виртуальном спектакле они готовят роль пестуна «православных экстремистов». В течение октября-ноября вы насчитаете десятки статей и круглых столов на тему «православного фундаментализма».

— Недавно вы выступали на одном из центральных телеканалов и жестко высказались в отношении министра культуры, сказав, что ситуация с «Матильдой» — это его «политическая ошибка». Позже режиссер Никита Михалков вам ответил, что Мединский тут ни при чем, поскольку фильм финансировал «Фонд кино»…

— Если бы я сказал, что это финансовая ошибка, тогда да, этот ответ можно было бы принять. Вот у Кирилла Серебренникова — финансовые ошибки и соответствующие результаты. Но я говорил о политической ошибке. Министр культуры — это тот человек, который несет ответственность за состояние культурного пространства в стране. Культурное пространство — это культурно-политическое пространство. Не надо делать вид, что культура существует отдельно, а политика отдельно.

— Еще совсем недавно в обществе была горячая дискуссия вокруг скандальной постановки «Тангейзера». Сейчас директор Большого театра заявил, что обеспокоен возможной агрессивной реакцией определенной части общества в связи с выходом балета «Нуреев». Все эти вещи, порождающие полемику и некое противостояние, связаны со сферой искусства. Вы полагаете, что все это — звенья одной цепи, и они тоже входят в ту парадигму с «Матильдой», про которую вы выговорите?

— В целом, да. Искусство в информационной войне используется для оскорбления каких-то глубинных представлений народа. Речь не идет о чувствах только верующих — подавляющее большинство населения живет в традиционной нравственной парадигме, независимо от степени своей религиозности или отсутствия оной. Например, нельзя обижать мать, оскорблять святыни, уничижать сакральное. Сакральность разная может быть. Есть прямо религиозная — как, например, храмы, или распятия; но она же распространяется на Мамаев курган и Бородинское поле, на Освенцим и Терезин, на Кремль и Херсонес. И Достоевский сакрален, и Пушкин сакрален для русского народа, и поэтому так же недопустимо издеваться над ними на театральных подмостках.

Традиционные ценности одинаковы для всех. Благодаря им происходит цементирование нации. Поэтому нация реагирует болезненно, когда бьют именно в эту точку.

— Иногда говорят, что тот или иной деятель просто «свободный художник», и он лишь «самовыражается», что для него как раз свобода творчества и свобода искусства — это, так сказать, «свято»…

— Это ложь. Он занимается политикой. Или же те люди, которые им манипулируют и его финансируют, они занимаются политикой и преследуют политическую цель. А цель — дестабилизация общества. Поэтому мне разговоры о «свободе творчества» скучны и неинтересны, это демагогия. Они занимаются политикой.

— Демократия предполагает свободу…

— Демократия — это власть большинства, это власть «крымского консенсуса». Это власть большинства при соблюдении прав меньшинств. Конечно, творчество должно быть свободным. Но свобода здесь тогда хороша, когда она соединяется с тем, о чем сказал Пушкин. Он восславил ту свободу, которая идёт рука об руку с чувствами добрыми и милостью. А государство, со своей стороны, должно способствовать развитию именно такого творчества, именно такой культуры.

Источник: Интерфакс