Критика «русского исторического опыта»

«Нация, у которой нет ничего святого, не имеет права на существование». На первый взгляд, истина неопровержимая. Однако с нею следует обращаться осторожно. Кто и по каким признакам будет судить народные святыни? Сама нация в целом, та или иная её «элита», успех нации в мировой истории? Однако свои и чужие «элиты», скорее всего, будут заведомо пристрастны, тем более, что понятия об успехе у них разные…

В 2005 году Президент РФ В.В.Путин в своем послании Федеральному Собранию заявил, что считает распад Советского Союза главной геополитической катастрофой ХХ века. Не меньше оснований усматривать такую катастрофу в февральско-мартовском перевороте 1917 года, разрушившем последнее Православное Царство. В этом плане Первая мировая война и Февральская революция в России суть ключевые события ХХ века, потянувшие за собой всю дальнейшую их судьбоносную цепь — в том числе Октябрь 1917 года и Великую Отечественную войну.

В предлагаемой статье речь пойдет о более позднем времени, о 1930-х — 1950-х годах ушедшего века. Споры о нем не только не утихают, но обостряются. Не так давно парламентская ассамблея ОБСЕ приняла резолюцию «Воссоединение Европы», в которой фактически уравняла фашистскую Германию и советскую Россию в качестве зачинщиков Второй мировой войны. Отечественные «друзья народа» тоже не остаются в стороне. В 2009 году вышла в свет концептуальная книга Т.Д. и В.Д. Соловей «Несостоявшаяся революция: исторические смыслы русского национализма». Красной нитью через указанный текст проходит утверждение абсолютной чуждости и даже враждебности российской государственности (во всех её исторических формах, включая советскую) интересам русских как нации. Авторы, правда, оговариваются, что «причудливое соединение вражды и отчуждения с сотрудничеством и взаимозависимостью народа и государства составило в подлинном смысле диалектику русской истории», однако фактически всю силу своей аргументации направляют на доказательство изначальной и постоянной чуждости русских их собственному державному строю (и наоборот). «В исторической ретроспективе хорошо заметно, что эксплуатация русских этнических ресурсов превосходила все мыслимые и немыслимые размеры, что людей не жалели (знаменитое «бабы рожать не разучились»), что русскими затыкали все дырки и прорехи имперского строительства, взамен предлагая лишь сомнительную моральную компенсацию — право гордиться имперским бременем. Временами имперская власть принимала откровенно антирусский характер, как при Петре I, чья фактически оккупационная политика привела к колоссальной убыли населения, дезорганизации социальной жизни и социокультурной деградации России» (1). Редкие обращения к национальной тематике, вроде «бюрократического национализма» Николая Первого, «русского стиля» Александра Третьего или сталинского национал-большевизма, с точки зрения авторов, не более чем приманки, но никак не направляющий принцип. В общем, вольно или невольно, Т. и В. Соловей выносят смертный приговор русским как нации, которая не только не способна была сопротивляться давящей мощи державы, но и внутри себя заключала некую «экзистенциальную червоточину», обусловившую её интеллектуальную и политическую слабость, отсутствие воли, и, как следствие, вечные расколы, предательство и взаимную ненависть. Справедливо ли это, особенно применительно к 1930-м — 50-м годам? Может быть, как раз эти годы и показали, что для русского народа свято?

История у нас одна

В декабре 2008 года телеканал «Россия» провел убедительное аргументированное обсуждение образов и дел наиболее известных деятелей отечественной истории. Цифры последовавшего затем народного (50 млн. человек) голосования «имени России» говорят лучше слов: из двенадцати деятелей нашей истории зрители выбрали четырех царей и двух генсеков, среди которых такие «крутые», как Иван Грозный, Петр Великий и Иосиф Сталин. И хотя первое место по официальной версии занял Петр Столыпин, есть немало поводов полагать, что реально большинство голосов получил именно Сталин.

Вот тут-то и выходит на поверхность своеобразие русской истории — и современности — которых то ли не могут, то ли не хотят понять либерал-демократы и либерал-националисты. Их главная ошибка — неумение мыслить конкретно, в полноте истины, которая — особенно применительно к России — как правило, не укладывается в рамки одного категорического суждения, и нуждается, как сейчас говорят, в множественном дискурсе, то есть в системе взаимодополняющих суждений. В свое время выдающийся филолог и историк Г.Д.Гачев назвал это способностью пойти на подвиг противоречия, однако такая задача почти непосильна для позитивистского сознания…

В самом деле, какую бы эпоху (или выдающегося деятеля) в истории или современности России мы ни рассматривали, мы тут же обнаружим внутреннее противоречие — разнонаправленные векторы — в её/его продуктивном действии, служащие предметом ожесточенных споров не только социологов, философов и политиков, но и «широких масс трудящихся». И спорам этим не видно конца.

Для «русских европейцев», например (и, как оказалось теперь, для последовательных русских националистов) вся история русского Православного Царства есть нечто изначально враждебное русскому народу, да и всем остальным цивилизованным народам вообще («рабовладельческая империя»). Напротив, для русских православных христиан — то есть для подавляющего большинства русских — отечественная история и государственность, от св. Владимира до Иоанна 1У, от Иоанна до Петра, и от Петра до свщм. Николая Второго есть их собственная, народная история, русский религиозный и державный выбор (кроме, разумеется, старообрядцев). Для либералов Февральская революция — долгожданное освобождение от ига царизма, Октябрь — сатанинское наваждение, а белые генералы Гражданской войны — подлинные национальные герои. А вот для монархистов-патриотов Февраль — предательство великой Российской империи, а Октябрь — логическое продолжение Февраля. Последующая сталинская сверхдержава для коммунистов (исключая троцкистов, конечно) — предмет гордости, для либералов — концлагерь, а для многих наших современников — наследница целого ряда имперских традиций в их превращенной форме. Наконец, Вторая мировая война для патриотов — война России-СССР с оккультным нордическим рейхом, а для «внутренних» либералов (и их вдохновителей на Западе) — совместное предприятие Гитлера и Сталина против цивилизованной Европы, за которое фашистская Германия и Советский Союз — обе тоталитарные диктатуры — несут равную ответственность.

Сведем для наглядности эти противоречия в таблицу, расположив в левой её стороне известный отрицательный тезис, а в правой — не менее известный положительный:

 

Русский народ
Денационализированная и деклассированная толпа варваров	Народ-богоносец
Московская Русь
Темное царство, дикость	Третий Рим, симфония Церкви и государства
Иоанн VI Грозный
Жестокий тиран и опричник	Успешный военачальник, талантливый писатель, один из самых образованных людей своего времени, первый венчанный Царь Всея Руси
Петр Великий
Деспот, западник, гонитель Церкви	Создатель Империи, строитель Санкт-Петербурга, крупнейший реформатор России
Российская империя
Рабовладельческая тюрьма народов, в том числе русского	Одна из величайших Империй в мировой истории, создавшая гениальную культуру
Николай Второй
Безвольный и неудачливый человек, отрекшийся от престола своих отцов	Священномученик и исповедник, пострадавший за Святую Русь
Ленин
Разрушитель традиционной России, богоненавистник и русофоб, вдохновитель красного террора	Собиратель России в форме СССР после либерально-революционного погрома
Сталин
Один из самых кровавых диктаторов в истории	Победитель фашизма, создатель сверхдержавы, сохранившей русский и другие народы от истребления Гитлером
Русская интеллигенция
Прослойка вестернизированных «образованцев», не любящих и не понимающих собственную страну	Носитель умственного логоса Святой Руси

 

Диалектика истории

В свое время великий немецкий диалектик Гегель написал статью «Кто мыслит абстрактно?», которую следует время от времени перечитывать всем скорым на расправу радикалам. Приведу небольшую выписку из неё: «Эй, старая, ты торгуешь тухлыми яйцами», — сказала покупательница торговке. «Что? — вспылила та, — мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты? У которой отца вши заели, а мамаша якшалась с французами? <…> Короче, она не может допустить в покупательнице ни зернышка хорошего.

Она и мыслит абстрактно — подытоживает в покупательнице все, начиная с шляпок, кончая простынями, с головы до пят, вкупе с папашей и всей остальной родней, — исключительно в свете того преступления, что та нашла ее яйца тухлыми. Все оказывается окрашенным в цвет этих тухлых яиц, тогда как те офицеры, о которых говорит торговка (если они вообще имеют сюда какое-либо отношение, что весьма сомнительно), предпочли бы заметить совсем иные вещи…» (2).

Если перевести этот веселый рассказ на философский язык, то придется ещё раз подтвердить, что истина конкретна. Легче всего взять одно («белое» или «черное») определение какого либо события или лица, и дать ему на этом тощем рассудочном (а точнее сказать, обывательском) основании категорическую оценку, как это и сделала упомянутая торговка. Где уж «торговочному» рассудку додуматься, что любая вещь — и уж тем более роковые исторические события и люди — содержат в себе множествопротиворечивых определений, действий, последствий, знать и судить которые во всей полноте может только сам Творец. В начале ХХ века выдающийся русский богослов и философ.П. Флоренский употребил для характеристики подобной ситуации термин «антиномия», означающий по-гречески противоположность в самой сущности вещей (противостояние в законе), а Н.А. Бердяев в своей книге «Судьба России» прямо писал, что Россия может быть охарактеризована только противоречиями. «Эвклидовскому» человеческому уму (ratio) действительно трудно вместить в себя единство, а иногда даже тождество указанных определений. Не случайно в Библии почти отсутствуют формально-логические (субъектно-предикатные) дефиниции: божественный Логос изъясняется большей частью притчами. Высшая Истина содержит в себе всю полноту суждений, которая для конечного ума неизбежно распадается на отдельные части. Можно до бесконечности спорить об «имени России», противопоставляя друг другу левые и правые стороны приведенных антиномий — эти споры слишком напоминали бы прения остроконечников и тупоконечников в известном романе Д.Свифта, если бы они не приводили к расколу общества и, в конечном счете, к холодным и горячим гражданским войнам. Тем более, когда в дело вступает политический радикализм, видящий истину исключительно в самом себе, в своей резкой и, как правило, непримиримой абстракции (3).

Имперская государственность России

Главная ошибка вышеупомянутых критиков «русского исторического опыта» (как либералов, так и националистов) — это отделение личности от Бога и государства. Личность ведь не просто самодовлеющая юридическая или телесная единица. Личность в православно-русской цивилизации есть индивидуальное преломление «симфонического» (по выражению Л.П.Карсавина) образа народа. Точно так же народ не сводится к своей этнической, биологической составляющей. Исторический большой народ (суперэтнос) — это нация, обладающая религиозным, культурным и государственным самосознанием. По существу, именно об этом твердили все сколько-нибудь чуткие к своеобразию своего отечества мыслители XIX — ХХ веков, причем как традиционалисты, так и либералы. Именно К. Д. Кавелину — теоретику русского либерализма — принадлежит глубокая формулировка (правда, со ссылкой на славянофила Ю. Ф. Самарина): «В идеале русском представляется самодержавная власть, вдохновляемая и направляемая народным мнением. Сама история заставляет нас создать новый, небывалый своеобразный политический строй, для которого не подыщешь другого названия, как — самодержавнойреспублики» (4).

Вот в этом всё дело. Русское государство — это всегда Царство, не только в форме истинной народной монархии (Третий Рим), но и в модусе петербургского абсолютизма, и даже в превращенной форме советской власти — например, сталинского национал-большевизма. Либералы и националисты согласно молчат о том, что у них идет игра на понижение человеческого образа: личность (юридическая или биологическая) оказывается абсолютной самоцелью, своего рода causa sui. Вот тут-то и выходят на поверхность парадоксы русской истории. Недаром царская, а затем советская власть держалась на Руси (сравнительно с буржуазной Европой) так долго: православный народ предпочитал царя — а затем генсека — власти денег.

Вспомним, для сравнения, царя Петра Великого. В ходе петровской революции население страны уменьшилось почти на четверть. Именно Петр разрушил древнюю православную симфонию Церкви, народа и державы, отменил патриаршество и пытался построить нечто вроде европейского абсолютизма в протестантском духе. Однако где бы мы были сейчас без Петра? Можно сколько угодно осуждать его кровопийство («указы написаны будто кнутом», «утро стрелецкой казни», «варварская борьба против варварства»), или считать, что Святая Русь после него кончилась, а Церковь в параличе — всё последующая судьба Отечества подтверждает его общерусскую и мировую правоту. Петровская Россия — Русь Серебряная, с её Санкт-Петербургом, Пушкиным, Достоевским и Блоком — это вечный памятник воле и делу Петра. Непостижимо для ярых реформаторов («перестройщиков»), и, может быть, для себя самого — Петр оставил в неприкосновенности сердцевину Святой Руси, хотя и переодел столицу по-немецки. В таком плане Петр Александрович Романов стал первым русским интеллигентом, предшественником того же Родиона Романовича Раскольникова, который ведь тоже земного рая («парадиза») захотел и для этого через кровь переступил.

Нравится нам это или нет, Россия — страна веры и верности (vs их нарушения), но не юридической механики «общественного договора». В классическом народном представлении московский царь, петербургский император и даже советский генсек- это сакральные религиозно-политические фигуры, стоящие рядом с патриархом (симфония властей) в деле спасения Руси, а не просто «регуляторы рынка», как это оказалось в Европе после буржуазных революций XVII — XVIII веков. Именно эту особенность «русского исторического опыта» отмечали — уже после катастрофы 1917 года — такие разные мыслители, как И.А.Ильин и П.Б.Струве. «Россия росла и выросла в форме монархии не потому, что русский человек тяготел к зависимости и к политическому рабству — писал Ильин, но потому, что государство, в его понимании, должно бытьхудожественно и религиозно (курсив мой — А.К) воплощено в едином лице — живом, созерцаемом, беззаветно любимом, и укрепляемом этой всеобщей любовью» (5). Что касается Струве, этого бывшего «легального марксиста» и оппонента Ленина, то он прямо утверждал, что «в государстве есть, помимо социальной техники, нечто от божественного начала. В любви к государству находит выражение не материализм, а, наоборот, бескорыстное, преодолевающее заботу о личном благополучии, религиозное отношение к сменяющему друг друга на земном поприще бесчисленному ряду человеческих поколений, почтение к предкам, которых мы никогда не видели, к потомкам, которых мы никогда не увидим» (6).

Таковы глубинные метаисторические корни губительного и одновременно спасительного (антиномического) феномена советской власти, особенно её национал-большевистского периода 1930-х — 1950-х годов.

Февральская революция 1917 года была не только (и даже не столько) политическая или даже социальная — это был системный религиозно-мировоззренческий и экзистенциальный переворот, разрушение последнего в Европе христианского Царства. Англичане и французы казнили своих королей лет на двести раньше, но эти страны уже оказались к тому времени de facto вполне буржуазными, а значит, и нехристианскими, по сути, цивилизациями. Русская же монархия в 1917 году пала жертвой либеральной «прогрессивной общественности» (сегодня она называет себя «креативным классом), восставшей прежде всего против духовной власти Удерживающего (Катехона) на одной шестой части планеты. Потому падение российской Империи и было таким катастрофическим. Не могу не привести в этой связи удивительно точные слова А.С. Изгоева из статьи «Социализм, культура и большевизм» (сборник «Из глубины», написанный авторами знаменитых «Вех» летом 1918 года уже по следам революции, против которой они в свое время предупреждали): «Все главные политические, социально-экономические и психологические идеи, в которых столетие воспитывалась (и продолжает воспитываться до сих пор — А.К.) русская интеллигенция, оказались ложными и гибельными для народа <…> Напрасно интеллигенция пытается спасти себя отводом, будто она не отвечает за большевиков. Нет, она отвечает за все их действия и мысли. Они лишь поставили точки над i, вывели все следствия из посылок. Добросовестность велит признать, что под каждым своим декретом большевики могут привести выдержки из писаний не только Маркса и Ленина, но и всех русских социалистов и сочувственников как марксистского, так и народнического толка… Единственное возражение, которое с этой стороны делалось большевикам, по существу сводилось к уговорам действовать не так стремительно, не так быстро, не захватывать всего сразу. Это — не принципиальные возражения, а оговорки трусливого оппортунизма. Чхеидзе, Чернов, Церетели, Скобелев. Некрасов, Керенский говорили и проповедовали то, что принципиально должно было привести к господству большевизма, решившегося, наконец, воплотить в делах их речи» (7).

Разумеется, «ленинско-троцкистская гвардия» — это настоящие демоны революции («красная русофобия»). Политику красного террора («диктатуры пролетариата») развернули в октябре семнадцатого именно они. Один из первых совдеповских концлагерей — знаменитый СЛОН на Соловецких островах — заработал на полную мощность уже в 1923 году. Вместе с тем, нравится это кому-либо или нет, именно большевики собрали рухнувшую в феврале семнадцатого Россию почти в прежних имперских границах. Вопреки наследственному интеллигентскому презрению к собственному Отечеству (8), и поддержке германского генштаба и нью-йоркских банков, на которые они опирались, Ленин и Троцкий ввели «отчалившую» Русь в жесткие дисциплинарные берега, выиграв Гражданскую войну. Великая, Малая и Белая Россия, Средняя Азия и Кавказ к 1922 году опять стали частями единой страны. Если бы действия советской власти сводились к заговору пассажиров «пломбированного вагона», проехавшим в апреле 1917 года через линию фронта, и в котором действительно не было ни одного русского человека — и рассуждать было бы не о чем. Но дело идет о судьбе России, всего её многомиллионного народа вплоть до сего дня. В своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма» Н.А. Бердяев квалифицировал советскую власть как превращенную форму русской идеи, и по сути он был прав. Смысл знаменитой Декларации митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года и заключался в констатации этого факта, по сути признанного теперь зарубежной Церковью, воссоединившейся в 2006 году с московским патриархатом. Византинизм, абсолютизм, социализм в нашей истории, в конечном счете — только модусы (хотя и не «равночестные») русской идеи: живи не так, как хочется, а так, как Бог велит.

Сталинизм как превращенная форма русской имперской идеи

Главным архитектором СССР явился, конечно, Иосиф Сталин, построивший за три пятилетки фактически новую державу, взявшую в 1945 году Берлин, овладевшую ядерным оружием и первой вышедшую в космос. Всё это было достигнуто ценой большой крови. «Лучше было этого не делать?» — это мы слышали от людей, предлагавших сдать Ленинград и Москву Гитлеру по примеру Парижа. «Надо было действовать иначе, другими методами?» К сожалению, история сослагательного наклонения не имеет. К сожалению, в России не нашлось других социально- политических сил, которые осуществили бы воссоздание страны после либерально-революционного разгрома другими, более гуманными — я уже не говорю, христианскими — средствами. Повторяю, дело не в оправдании жестокости, а в ясном понимании того, что своим сегодняшним существованием мы, живущие в ХХ1 веке, обязаны тем самым «советским людям», которые в 1936 году голосовали за социалистическую конституцию, а в 1945 ценой своей жизни спасали буржуазную Европу от «окончательного решения» еврейского, польского, цыганского и других расовых вопросов. Это были одни и те же люди, один и тот же народ. Это им поставлен памятник в Трептов-парке, за которым бережно ухаживают немцы — потомки их бывших врагов. Об этом не удается судить по формальному принципу «или — или». Начавшись как террористическая ленинско-троцкистская «Совдепия», Советский Союз (к изумлению самого Троцкого и возглавляемого им «четвертого интернационала»), унаследовав народную энергетику тысячелетней православной традиции, принес в середине ХХ века году плод победы над самой страшной антинациональной силой, когда-либо надвигавшейся на Русь в истории.

Не случайно главная «антисталинская» книга Льва Троцкого называется «Преданная революция». Бывший студент Тифлисской духовной семинарии и боевик Иосиф Джугашвили (Коба) действительно осуществил «переворот внутри переворота», начиная с прямой критики русофобских высказываний «основоположника» Энгельса (9) и кончая возвратом курса истории в университеты и праздника новогодней елки советским детям. Последовал целый ряд символико-политических актов сталинского руководства, направленных, по сути, на восстановление изуродованной русской культуры. Характерна в этом отношении растерянно-покаянная реакция Демьяна Бедного (Придворова) на решение Политбюро (ноябрь 1936 года) о его пьесе «Богатыри», в котором говорилось, в частности, об антиисторическом и издевательском изображении в ней крещения Руси. «Ведь я привык думать — оправдывался «пролетарский поэт» — что Византия пришла к нам с крещением. А византизм было страшное для меня слово. Ведь мы с крещением получили византизм, восток. Мы повернулись спиной к Западу. Византия от Рима отошла и дала нам наиболее порочную форму христианства. (…) Форма была настолько жуткая для нас, что дала и обоготворение царской власти, дала нам московских государей. Эта идеология византизма держала нас до Октября, т.е. если византизм был прогрессивен для нас на тот момент, то потом он стал хуже для нас татарского ига, он отвратил нас на сотни лет от Запада» (10). Ленинско-троцкистская гвардия — как во власти, так и в творческой интеллигенции — на самом деле не понимала, что происходит. «Ещё недавно непререкаемые истины Н.А.Бухарина и М.Н.Покровского вызывали теперь недоумение самим фактом своего существования. Вот что, к примеру, писала «Правда» об исторической концепции Покровского в марте 1937 года; «Можно только удивляться, как эта антинародная ересь печаталась» (11). А вот как описывал события 1930-х годов Г.В.Свиридов, в те годы начинающий композитор: «Тридцатые годы — неоднородные: начало их — 31 — 32 — 33-й годы — голод по России. В литературе и искусстве торжество крайних экстремистских движений. С одной стороны — ЛЕФ, с другой — РАПП и РАМП. Гнусные негодяи и тут и там. Травля и уничтожение Русской культуры. Разрушение церквей, уничтожение ценностей, уже никогда невосполнимых. Отмена ЛЕФа и РАППа, Горький, недолгая попытка поднять значение и роль творческой интеллигенции. Литература: Шолохов, Леонов, А.Толстой. Появление талантливых поэтов: Прокофьев, Корнилов, Васильев, Смеляков. Романтизм (поэтический). Кино «Чапаев» — лучшая советская картина, так и осталась лучшей, имевшая настоящий всенародный резонанс и успех. Стали выставляться Нестеров, Петров-Водкин, Рылов. Появление Корина. Рахманинова разрешили играть, а раньше он был под государственным запретом. С.Прокофьев перестали называть «фашистом». Интерес к Русскому (внимание к нему), возврат к классическим тенденциям». (12). Со своей стороны, кинорежиссер И.З.Трауберг заявлял: «Советское государство становится всё более национальным и даже националистическим. Совершенно неожиданные вещи находят защиту у руководства партии» (13). В белой эмиграции патриотический сдвиг в идеологии СССР приветствовали словом «сталинократия» (14). Высшей точкой этого курса в сфере культурной политики стал 1 Съезд писателей СССР в августе 1934 года.

Таким образом, в политическом и социокультурном плане Сталину пришлось (повторяю, вопреки большевистскому фетишу мировой революции как одному из вариантов насильственной глобализации) построить нечто вроде вышеназванной «самодержавной республики», и тем самым вытянуть Россию из болота, в которую её загнали в феврале 1917 года взбунтовавшиеся кадеты и социалисты. Причем у него не было колоний и волшебных источников нефти, все приходилось делать на энтузиазме, страхе и рабском труде. При осмыслении советской истории ХХ столетия следует решительно отвергнуть как тупой сталинизм в стиле «культа личности», так и патологический антисталинизм в кругозоре кухонного диссидентства. В 1930-е — начале 1950 годов Иосиф Сталин был верховным главнокомандующим («красным императором») советской России, а побед без главнокомандующего и тем более вопреки ему не бывает.

Конечно, сталинская диктатура не вернула России православную Империю и русскую культуру в изначальном (аутентичном) виде. Но она существенно модифицировала богоборчески-модернистскую государственную идеологию и практику страны, создав на деле её безразличный к отдельному индивиду, предельно жесткий, но политически и эффективный «национал-большевистский» вариант. Если в первой советской (ленинско-троцкистской) Конституции 1924 года торжественно утверждалось, что «новое союзное государство послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом на пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику», то в Конституции 1936 года, в отличие от прежней, провозглашалось равноправие всех граждан, независимо от вероисповедания, социального происхождения и прошлой (т.е. дореволюционной) деятельности (15). Тем самым фактически упразднялась базовая формула СССР как государства исключительно «диктатуры пролетариата» (16). Как тут не вспомнить роман А.Солженицына «В круге первом», персонажи которого предлагали подвергнуть сталинскую Москву американской ядерной бомбардировке! Следуя такой логике, главным спасителем русского народа от сталинизма следовало бы признать, например, генерала Власова (17) или даже самого Гитлера, объявившего в 1941 году Советскому Союзу войну на уничтожение.

Уроки национал-большевизма

Истоки советского национал-большевизма глубоки и восходят к деяниям Петра Великого. «Родоначальник ты советов, ревнитель ассамблей…» — приговорила его однажды Марина Цветаева. После петровской реформы/революции страна как бы разделилась на две неравные части. Часть интеллигенции («образованщина», по слову Солженицына) начала думать о своей стране по-немецки или по-французски и мечтать, чтоб «всё было, как в Европе», не отдавая себе отчета в том, что она имеет дело с другой цивилизацией. Даже деревенская дворянская девушка Татьяна Ларина «по-русски плохо знала, журналов наших не читала и изъяснялася с трудом на языке своем родном». Как писал уже в начале ХХ века Петр Струве, «Россию погубила безнациональность интеллигенции, единственный в мировой истории случай забвения национальной идеи мозгом нации» (18). К слову, Ленину принадлежит не менее критическая квалификация этого мозга…

Однако нет худа без добра. Благодаря разделению отечественной культуры на «господскую» (европеизированную) и крестьянскую («низовую») именно большой народоказался в России носителем национальной духовной традиции, оставив малому народуАрину Родионовну и сетования по поводу «проклятого французского воспитания». Проще говоря, народ сохранил свою (а частью и «господскую») православную душу и продолжал отличать правое от левого даже тогда, когда прогрессивная интеллигенция начала рисовать черные квадраты вместо икон или признаваться в стихах, что любит смотреть, как умирают дети. То, что сделалось для вестернизированной (особенно творческой) интеллигенции нормой, большинством народа воспринималось (и до сих пор воспринимается) как антинорма, как грех.

Тайный Крест против явного насилия (красного меча) и скрытого богатства (мирового золота)- вот короткая формула Советской России как метафизической, социальной и культурной реальности. Российская интеллигенция соблазнилась первой, взяв из западных католическо-протестантско-масонских рук плоды апостасии, — и сотворила из них очистительное страдание во имя неизвестного ей Бога. Со своей стороны, русский народ в условиях навязанной ему мировой войны впал в состояние черни, искусился «землей и волей» — но уже в годы гражданской смуты фактически подхватил упавшее из рук петербургской монархии знамя Третьего Рима-Нового Иерусалима (опять-таки в чуждых ему искони формах марксистского хилиазма). Святая Русь, не удержавшись на поверхности истории, ушла в глубину, но и оттуда продолжала невидимо определять земные пути Отечества. Противопоставлять Россию СССР — почти то же самое, что противопоставлять петербургскую «рабовладельческую империю» соборной монархии московской Руси. Народная традиция требовала сакральной персонификации власти и общенародной высокой цели — и в лице «вождя народов» получила их. На уровне национального архетипа сам народ (19) заставил сталинское руководство отказаться от глобалистских левых утопий в обществе и культуре, вернув их на отечественную почву в прямом и переносном смысле слова. Национал-большевизм оказался своего рода религиозной ересью, которая, тем не менее, сохранила у русского народа способность веры, сам «орган» веры. В отличие от просвещенных европейцев ХХ века, считавших себя христианами, но в жизни твердо исповедовавших религию рынка, советские/русские люди под знаменами воинствующего материализма и официального атеизма продолжали жить не по выгоде, а по вере. Как заметил в 1918 году Андрей Белый, в стране победившего материализма первым делом исчезла материя, а любая практическая задача поднималась на уровень священного действа. В таком плане Октябрь 1917 года может быть квалифицирован как искупление предательства Февраля, а Отечественная война и Победа 1945 года — как искупление Октября. Дух дышит, где хочет. Вот характерные слова бывшего царского генерала — персонажа философского полилога С.Н. Булгакова «На пиру богов» (лето 1918 г.): «Россия есть царство или же её вообще нет. Этому достаточно научило нас Смутное время. Этого не понимали только тупоголовые самодовольные «вожди» (интеллигенты-либералы — А.К.), которые самоуверенно расположились после февраля в министерских креслах, как у себя дома. Но пришли другие люди, менее хитроумные (большевики — А.К.), и без церемонии сказали: позвольте вам выйти вон. Ну, иных и помяли при этом — без этого перевороты не обходятся. А я вам скажу — и отлично сделали. Уж очень отвратительна одна эта мысль об «окадеченной», конституционно-демократической России. Нет, уж лучше большевики «style russe», сарынь на кичку! Да из этого ещё может и толк выйти, им за один разгон Учредительного собрания, этой пошлости всероссийской, памятник поставить надо. А вот из мертвой хватки господ кадетов России живою не выбраться б!» (20).

Сбылось предвидение Лермонтова: настанет год, России черный год, когда царей корона упадет. Сбылись и пророчества Константина Леонтьева относительно того, что династия Романовых, скорее всего, сама уступит престол ради чаемого умиротворения Отечества. Архиепископ Иоанн (Шаховской) утверждал, что не большевизм, а именно православие опалило русский народ. И исход гражданской войны, и идея смерти за «светлое будущее», и воинствующий атеизм, больше похожий на превращенную веру, чем на цивилизованное равнодушие, и массовый (отнюдь не только пропагандистский) порыв пятилеток, и, конечно, знамя России-СССР над столицей фашистской Германии — все это не оставляет сомнения в рождении в России в ХХ веке колоссального национального мифа, сложившегося на святом месте внешне отброшенного православия путем его тайного, но мощного сопротивления на всех «этажах» русско-советской жизни и культуры.

Сталинский режим был тираничен и кровав. На начало революционной жестокости — социально-классовой войне в России — было положено не им. Ещё декабристы планировали вырезать всю царскую семью, а некоторые народы отправить пешком в едином строю в Палестину. Террористы-народовольцы вели системную охоту за царем-освободителем и взорвали его накануне подписания проекта конституции, а их наследники-эсеры не успокоились, пока не разорвали на части бомбой генерал-губернатора Москвы. В 1905-7 годах от рук «освободителей»-бомбистов погибли более 10 тысяч человек, в том числе наиболее верных и дееспособных государственных служащих. Ленин, Троцкий и Дзержинский развязали всеобщую гражданскую войну, стоившей жизни примерно 10 миллионам людей, а более 2-х миллионов было выброшено за границу. Красный и белый террор в этой войне и после неё соперничали друг с другом. Сталин был таким же «магистром ордена меченосцев», как и другие члены большевистского ЦК, но разница между ними заключалась в том, что последние вместе с либерал-кадетами и социалистами разрушали Православное Царство (хотя и собрали его впоследствии — вопреки собственному «единственно верному учению» — в виде РСФСР), а генсек их партии неожиданно начал восстанавливать под красными знаменами имперскую Россию, включая некоторые важные её духовные и культурные скрепы. При этом он не щадил и многих своих бывших соратников по революционному подполью, чего до сих пор ему не могут простить их потомки. Революции, как известно, пожирают собственных детей.

Идеология властвующей ленинско-троцкистской политической и культурной элиты 1920-х годов относительно русской духовной традиции образно сформулирована в стихах некоего В. Александровского: «Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? Что же! Вечная память тебе. Не жила ты, а только охала в полутемной и тесной избе» (21). Однако в национал-большевистской культуре следующих двух десятилетий презренная «Расея» (которую «лучше было б не спасать», по мнению стихотворца Д. Алтаузена) предстала Великой Русью в строках государственного гимна, а поэты стали гордиться тем, что «русская мать нас на свет родила» (К.Симонов). В 1943 году были возвращены священники из лагерей и восстановлено патриаршество, а в 1945 году зоркие люди разглядели над поверженным рейхстагом за красным флагом православный Крест. И тут уже недалеко было до русской атомной бомбы и первого человека в космосе.

Всё это означает, что Русь не погибла ни с Петром, ни с Лениным, ни со Сталиным. Известны слова Пушкина, адресованные Чаадаеву: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю кроме той, которую нам Бог дал». На основе вышеприведенного — хотя и по необходимости краткого — анализа позволительно заключить, что Русь-Россия во всех своих исторических формах — от царской до советской — так или иначе, с большим или меньшим успехом, исполняла роль Удерживающего на нисходящих путях истории. Именно такое (инволюционное) направление историко-культурного процесса предсказано в Писании. Можно предположить, что назначение Святой Руси и состоит в замедлении, «задержании», как сказал бы К.Н.Леонтьев, подобного сползания мирового социокультурного «человейника» вниз, ко всё более темным (вплоть до инфернальных) уровням постхристианской цивилизации (22).

Сталин не был убийцей русского народа или его спасителем. Он был тем и другим одновременно. Это была страшная и великая эпоха — в том числе в области культуры. «Так это было за земле» (А.Твардовский).

Александр Леонидович Казин, доктор философских наук, профессор

 

Примечания

1. Т.Д. Соловей, В.Д. Соловей. Несостоявшаяся революция: Исторические смыслы русского национализма. М. 2009. С. 56.

2. Гегель Г. В.Ф. Работы разных лет. В 2 т. Т.1. М.,1972. С. 394.

3. Подробнее см. об этом: Казин А.Л. Метафизика национального радикализма // В кн.: Казин А.Л. Великая Россия. Религия. Культура. Политика. СПб., 2007.

4. Кавелин К.Д. Разговор с социалистом-революционером // Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С.436, 441.

5. Ильин И.А. Русская идея, М., 1992. С 436).

6. Струве П.Б. Национальный эрос и идея государства // Нация и империя в русской мысли начала ХХ века. С.242).

7. Изгоев А.С. Социализм, культура и большевизм // В кн.: Из глубины. Сборник статей о русской революции. М., 1991. С.363.

8. Ленинское отношение к России хорошо описано в воспоминаниях Г.А.Соломона (которому невозможно не верить), приводящего слова вождя: «Дело не в России, на неё, господа хорошие, мне наплевать — это только этап, через который мы проходим к мировой революции» (см.: Соломон Г.А. Среди красных вождей. М., 1995). Собственно, об отношении г. Ульянова-Ленина к своей исторической родине лучше всего говорит вся его деятельность, целиком направленная на разгром последнего православного царства. Либералы («отцы») — это правые («розовые») западники, восходящие по своей идеологии к просветительству и масонству. Революционные интернационал-коммунисты начала ХХ века («дети») — это левые («красные») западники, сделавшие из атеизма и свободопоклонничества своих предтеч радикальные, но последовательные практические выводы. Нынешние либералы («внуки») — это снова правые (но уже «желтые») западники, воюющие за свои антихристианские цели вполне большевистскими методами. И тем и другим равно на Россию наплевать. Яблоко от яблони недалеко падает.

9. Сталин И.В. О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» // Большевик, N9. С. 1 — 5.

10. РГАСПИ.Ф.17.ОН 120.Д257.Л.32. Цит. по: Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец ХУ111 в. — 1991). М. 2015. С. 499.

11. Там же. С. С.495.

12. Свиридов Г.В. Музыка как судьба. М.,2002. С. 209 — 210.

13. Власть и художественная интеллигенция». Документы ЦК РКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917 — 1953. С 415.

14. См. одноименную статью выдающего русского мыслителя Г. П. Федотова е его книге «Судьба и грехи России». В 2 т. СПб. 1992. Т.2..С.83.

15. Конституция и конституционные акты Союза ССР (1922 — 1936). М. 1940. С. 189.

16. Подробно см. об этом: Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец ХУ111 в. — 1991). С. 502 — 505 и др.

17. Подобную логику демонстрирует в своей книге «Трагедия России» священник (! — А.К.) Г. Митрофанов, в которой едва ли не главным героем Великой Отечественной войны провозглашается предатель Власов, а воины, победившие оккультный Третий Рейх и спасшие Россию (и всех русофобов заодно) ценой собственной жизни, оказываются «носителями лжи». «Наше общество — пишет Г. Митрофанов — состоит из людей, в подавляющем своем большинстве живших во лжи, служивших злу и сейчас упорно делающих вид, что вся их жизнь проходила в служении правде. Они «служили России» — называлась ли она Советским Союзом, называется ли она Российской Федерацией, — а на самом деле эти люди, не способные вот так честно и последовательно, как генерал Власов и его сподвижники, перечеркнуть свою прошлую неправую жизнь, служили не России и служат не России, а служат только себе» (Митрофанов Г. Трагедия России. Запретные темы ХХ века. СПб., 2009. С. 156). Митрофанов даже изобретает чудовищный неологизм «победобесие» — это о всенародном празднике 9 Мая! Чем такой взгляд отличается от героизации бывших эсесовцев в Прибалтике и на Украине? Ещё более удивительно, что подобные мысли высказывает священнослужитель. Иной несведущий человек и впрямь может принять личную точку зрения г. Митрофанова за позицию Русской Православной Церкви по этому вопросу. Между тем выступать от имени Церкви имеет право только её Предстоятель. Вот какую оценку современным поклонникам Власова дал Святейший Патриарх Кирилл в своем выступлении в Архангельске 24.8.2009: «Мы называем эпоху, в которой мы живем, эпохой постмодерна — такое вот слово выдумали. И наибольшим достижением этой эпохи считается свобода человека, которая ориентирована на свободный выбор. Человек сам является автономным носителем окончательных решений, чтó есть добро, а чтó — зло. Время от времени у нас вспыхивают общественные дебаты по поводу значения Великой Отечественной войны, и некоторые утверждают, что выбор тех людей, которые стали сотрудничать с немцами, которые пошли во власовскую армию, вполне правомерен: «Это был их выбор, они свободны. Человек свободен определять, с кем он. Вот и выбрали эти люди не защиту Родины, а борьбу со своей Родиной вместе с оккупантами». Наивные люди, воспитанные в традиции, говорят: «Да как же так можно! Да постыдитесь вы греха, да ведь они же предатели!» А им отвечают: «А что такое предатели? Это свободный выбор человека. Сегодня у нас разные точки зрения, сегодня у нас плюрализм мнений, и свободный, самодостаточный человек и определяет, что такое добро, а что такое зло <…> Так постепенно размываются границы между добром и злом. А почему это происходит? А потому, что человечество утрачивает понятие греха. Сегодня, отталкиваясь от идеи человеческой свободы и альтернативного поведения, поддержанного современной псевдокультурой, мы укореняемся в сознании того, что любой человеческий выбор правомерен. Понятие нравственности исчезает: я сам себе голова, я сам определяю, что нравственно, а что безнравственно».

Как видим, патриаршее осмысление этих событий — и вообще русской истории и культуры, включая сталинский период — решительно противостоит попыткам превратить Россию середины ХХ века в «черную дыру», отождествив её с красным ГУЛАГом. Правы те аналитики, которые подчеркивают, что при всей чудовищности обоих режимов — фашистского (гитлеризм) и советского (ленинизм-троцкизм-сталинизм — «оба хуже») существовала сущностная разница между ними: первый ориентировался на биолого-мистическое господство сверхчеловеческого вида «белокурая бестия», опираясь при этом на оккультизм гностического типа и приговаривая остальных «недочеловеков» к смерти — тогда как второй стремился в идеале к всеобщей солидарности людей труда. И Рузвельт с Черчиллем и Де Голлем очень хорошо отличали имперский проект Сталина от нордического мифа Гитлера, однозначно предпочитая советскую Россию и образовав с ней вместе Организацию Объединенных Наций. И приговорили своих «заслуженных коллаборационистов» к смертной казни. И столицы Европы весной 1945 года встречали советские танки цветами.

18. Струве П.Б. Размышления о русской революции // Струве П. Б. Избранные сочинения. М. 1999. С. 272. Примерно о том же говорит антикоммунист И.А.Бунин в «Окаянных днях», приводя свой диалог из одним из «февралистов»:

«9 марта (1918 г. — А.К.)

Нынче В.В.В…. понес опять то, что уже совершенно осточертело читать и слушать:

— Россию погубила косная, своекорыстная власть, не считавшаяся с народными желаниями, надеждами, чаяниями… Революция в силу этого была неизбежна…

Я ответил:

— Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о революции с вами говорю — пусть она неизбежна, прекрасна, всё что угодно. Но не врите на народ — ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное собрание, и «всё, за что гибли поколения лучших русских людей», как вы выражаетесь, и ваше «до победного конца»«.

Ай да Бунин! Кстати, не менее яростный антикоммунист А.И.Солженицын в принципе придерживался сходного взгляда на роковой «февральский узел», потому и закончил им свою эпопею «Красное колесо».

19. Стоит отметить, что по всесоюзной переписи 1937 года более 42% процентов опрошенных назвали себя православными христианами — вопреки всем казням и ссылкам. Причем перепись была не анонимной: каждый называл своё имя.

20. Булгаков С.Н. На пиру богов // Из глубины. С.305.

21. Правда.1925. 13 августа

22. Подробнее о затронутых проблемах см.: Казин А.Л. Последнее Царство. Русская православная цивилизация. СПб., «Наука». 1998. Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго. СПб., 1998.

Источник: Русская Народная Линия