Не взлюбила свекровь невестку-хохлушку, ой, не взлюбила!
Бросала ей в суп колдовскую мушку,
заговоренным пойлом поила.

 Клала молодке иглу в подушку, змейку в одёжку,
бросала ловчую сетку,
насылала чёрную кошку, чёрную метку.
Ой, травила свекровь невестку – не дотравила,
ой, сама проглотила мушку,
на змейку босой ногой наступила,
укололася, упав на подушку!
Ой, кричит свекровка, кричит невестка, – надрываются!
И обеим с неба летит повестка:
на небесный суд они вызываются.
– Чем тебе не угодила моя хохлушка? – На суде спрашивают.
– Так проста ведь, Господи, как полушка, –
отвечает, а ноги её подкашивают.
– А тебе, невестка, свекровка что ж не по нраву?
– Так зажилась, старая, заедает!
А сама ногу леву на ногу праву закидывает,
крендельком сплетает.
Ну и присуждают им друг друга не хаять
и, пока не полюбят друг дружку, жить кучно.
А не то, говорят, – вечность будете маять неразлучно.
И тогда невестка давай холить свекровку,
а свекровь ублажать детинку,
та этой конфетку дает «коровку»,
эта той с люрексом газовую косынку.
А внутри-то у них при этом слова, что жабы,
ядовитая плещется там водица.
Но им с неба: э, нет, мол, бабы! Бабы, так не годится!
И тогда невестка свекровке – сироп улыбки,
а свекровь невестке – речи из шёлка,
а в глазах – железные ледяные рыбки,
а в сердцах – бессильная ярость волка!
Но опять им: «Вам, непослушным глинам,
объяснять ли грозами да громами?»
Тут взмолились обе: «Господи, помоги нам!
Тошно нам! Ну, не можем сами!»
На колени падают богомолки,
только чуют – батюшки, затихают
в глубине души эти жабы и эти волки,
солнце встало, цветики расцветают.
«Ну, теперь-то можно и расставаться! –
говорят им с неба. – Ваши прошли печали!»
А они, – ну, плакать, ну, целоваться,
ну, просить, чтоб теперь-то не разлучали!
Повторяют им строго: «Прощайтесь! Полночь пробило!»
А они обнялись, прильнув друг к другу упрямо.
Ой, и вправду свекровь невестку ту – полюбила!
А невестка ей: «Мама! Мама!»