В 1922 году по совету местного священника, давшего ему рекомендательное письмо, Михаил Григорьевич поехал в Тобольск для принятия духовного сана. Такому решению способствовали и внешние обстоятельства, и глубоко религиозный настрой семьи, и переосмысление жизненных ценностей в горниле ниспосланных испытаний.

Путешествие затянулось на несколько месяцев. В одной деревне прадед едва не был расстрелян арестовавшими его представителями новой власти. Найдя рекомендательное письмо и документы, они осыпали Михаила Григорьевича ругательствами и угрозами. Его самообладание, уверенный, властный голос немного остудили самых ярых. «Перед вами народный судья, за меня ответите. Кем буду-не ваше дело, а здесь я вижу сборище хулиганов». Его заперли в нетопленой избе, приставив к дверям охрану. «И вот, оставшись один,-рассказывал прадедушка,-я стал молиться: «Господи, если угодно Тебе, чтобы я служил Тебе, то спаси меня, а если казнишь меня, да будет воля Твоя». Измученный всем пережитым, я уснул, и вижу сон: передо мной большое светлое озеро, а на другой стороне озера стоит Спаситель, и свет от Него струится великий, и все вокруг в свете. Протягиваю к Нему руки и говорю:»Господи, я к Тебе иду!»- и слышу в ответ: «Иди!»…Рано утром арестовавшие пришли к Михаилу Григорьевичу с извинениями и просьбой, как к человеку образованному, помочь им наладить дело по разверстке хлеба. Прадед согласился, и целых две недели прожил у них. Завёл им книги, разъяснил, как правильно учитывать урожай и проценты, полагающиеся на каждого. За это время они так привыкли к нему, что не хотели отпускать, уговаривали остаться работать с ними. Пугали перспективой будущих притеснений священников, но он, помня зов Христов и повеление «Иди!», не остановился, не соблазнился никакими уговорами.

«Потом все было благополучно, пишет прабабушка Мария Николаевна.- Муж добрался до архиерея, который принял его как сына, обласкал и посвятил сначала в диакона, а потом и в священника. Подарил ему много книг и уговаривал остаться у него в Тобольске, но муж не захотел, а просил места где-нибудь в глуши, подальше от тревог, где можно было бы укрыть семью и отдохнуть. Но не знали мы, что испытания только начинались. «Место первого служения Михаила Григорьевича в священном сане — глухая деревня Малая Скаредная. В церкви все было запущено. Дом священника отобрали под школу. Отец Михаил жил в церковной сторожке, а Мария Николаевна с детьми-в тесной старой избе с русской печью и полатями, на которых вповалку спали дети. Через три года архиерей перевёл о.Михаила в большое село Аромашево, где условия жизни были более сносными.

Жизнь понемногу налаживалась, дети подрастали. Рассказывает прабабушка Мария Николаевна: «Прошло 10 лет, полных труда. Все занимались, кто чем мог. Гриша-крестьянским трудом, Ростя возился со скотом. Все делали как рядовые крестьяне: ездили в поле, сеяли, косили и убирали, заготовляли дрова на зиму. Я все время за прялкой пряла шерсть, столько рук и ног надо было обуть и одеть, одежда была домотканая, сермяжная. Но мы не унывали, не жалели о прошедшем, даже моё любимое пианино пришлось продать, чтобы выручить деньги на постройку дома. Семья росла, родился последний мой сын Вадим. Работали в огороде, завели пчел. Жить бы и радоваться. Но это не удел земной жизни человека, и скоро наше благополучие развеялось, как дым. К этому времени Гриша женился, а вскоре и Ира вышла замуж и уехала с мужем в г.Колпино Ленинградской области.

Началась волна раскулачивания. Трудолюбивые, трезвые, верующие крестьяне были объявлены кулаками, грабителями, врагами народа. У них отнимали все имущество, а самих ссылали в отдаленные места, в тайгу, где многие и умерли, лишенные средств к существованию. И мы были объявлены кулаками, а наше имущество, буквально нажитое собственным трудом, было растащено.» Немногое удалось спрятать. Корову успели увести к тестю о.Михаила, Даниилу Федоровичу — он как ссыльный был на особом положении. Ярко запечатлелось происходившее в глазах десятилетнего Володи, сына о.Михаила: «Грабители не заставили себя ждать. Три нанятых оборванца, писарь, начальник с двумя милиционерами с утра уже переписывали наше имущество. На следующий день в дом ворвалась толпа мужиков и баб в кожушках и сермягах, в драных обутках, с бегающими глазами и шмыгающими носами. Гриньши, Ваньши, Саньши, которых я раньше никогда не видел ни в поле, ни в церкви, ни в дружеских компаниях честных тружеников. Выползла из своих нор деревенская шпана, чтобы разорять и грабить тех, кто честным трудом содержал семью и свою державу матушку Россию. От их бесстыдства и наглости онемели уста, опустились руки, не могущие что-либо предпринять в свою защиту. Как бешеные псы, которые растерзают на месте все, что им помешает, они рвали друг у друга вещи, посуду, мебель, продукты-в общем все, из чего состоит хозяйство. Амбар опустошили до зернышка, животных и сельхозтехнику забрала артель. Толпа бегала по двору за курами, индюшками, гусями и утками. В воздухе летали перья из неподеленных подушек. Весь двор был завален книгами из папиной библиотеки. Страницы рвали на цигарки, топтали грязными, в коровьем дерьме, обутками философов, классиков, русское право, духовную литературу. Завалили ульи, тут же грязными прокуренными руками выгребали сотовый мед. За один день мы потеряли все.»

Источник: Живое Слово

глава первая

Продолжение следует…