Смо́лин Миха́ил Бори́сович (р. 22 февраля 1971) — историк русской консервативной мысли, публицист, кандидат исторических наук, член Союза писателей России, руководитель Центра гуманитарных исследований Российского института стратегических исследований

Преодолён ли русской нацией анархический срыв конца ХХ столетия?

Исторически сложившийся психологический тип русского народа носит в себе стремление к абсолютному идеалу в самых различных областях жизни. Эта идеальность воззрений сочетает настроения часто совершенно разнонаправленные, что способствует колебанию политического сознания наших соотечественников между широко распространенным желанием в каждом новом лидере видеть спасительного человека, который поведет, наконец, Россию к возрождению, и стойким неприятием власти вообще, то есть своеобразной, по-русски понимаемой вольностью.

Эти два, часто взаимоисключающие, состояния нашего политического сознания глубоко укоренены в русской психологии. Они на протяжении многих веков формировали облик русской цивилизации, приобретавшей вид то мощного государственного и национального монолита, то аморфной распадающейся общности и атомизированной человеческой массы. Еще Л.А. Тихомиров (1852—1923) утверждал, что настоящий русский может быть либо монархистом, либо анархистом. Русские способны либо ригористки строить сверхмощный имперский организм, с его строгой иерархичностью и внутренней дисциплиной, сужающей проявления личности во внешней свободе, либо стараются дойти в своем стремлении к личной свободе до абсолютногоэгоистического самоудовлетворения. Теплохладные пути развития у нас как-то не приживаются — видимо, не тот климат (и духовный, и природный) и не та национальная история.

Психологическая двойственность в общественном поведении имеет у нас государственнические и анархические векторы деятельности. Они, как можно утверждать на основании изучения истории, всегда наличествовали в русской психологии. Анархический — имел более взрывной характер и был менее продолжителен в своих вспышках активности, государственнический же — носил в истории нации менее эмоциональный характер, зато был более приспособлен к длительному действию.

Когда власти удавалось подчинять анархическую стихию в русском характере — государство и общество могло использовать огромные жизнедеятельные силы нации для реализации национальных интересов страны. Историческая власть была опекуном нации, своеобразным отеческим контролером и порой сдерживала не в меру разыгрывавшуюся народную безудержность. Когда же ей не удавалось справиться со своей обязанностью упорядочения и управления, то анархические асоциальные потенциалы национального характера буквально взрывали наше общество и государство изнутри. Наступали смутные и революционные времена, которые могли за несколько лет разрушительной вседозволенной свободы (без сдерживающего влияния власти) уничтожить результаты вековой поступательной работы нации, откинув ее на столетия назад в своем государственном и национальном развитии…

Наши девяностые стали тем коротким в исторической перспективе периодом, когда под именем либерализма у нас восторжествовала традиционная русская анархическая тенденция — всегдашняя внутренняя опасность для мощи и единства государства. Эти годы можно назвать периодом анархического цивилизационного срыва, которым время от времени подвержен русский национальный характер. Подобные срывы, часто внешне ничем не обоснованные, не однажды бывали в нашей истории и являлись своеобразными перерывами («перекурами») в напряжениях в государственной и национальной деятельности. Девяностые годы двадцатого века в этом смысле похожи на смуты начала XVII и XX столетий. Все они начинались сомнением в значимости государства для жизни нации и каждого человека в отдельности, ослаблением национального единства. Но проходило всего несколько лет разрушительной смуты и в сознании нации анархические настроения сменялись на ригористическую апологию государственной мощи и национального единства. Нация быстро разочаровывалась в эфемерных смыслах смуты, ощущая глубокую праздность столь чаемой еще недавно «свободы», и начинала переживать удивительное по силе чувство сиротства без государства, без той исторической задачи, от которой она поначалу так яростно отказывалась.

В наше время процесс выхода из анархического смутного состояния происходит по той же психологической схеме. Сколько эмоций, громких слов и бездумных дел было произведено за короткое время нашего анархического припадка девяностых годов. Но уже к концу 90-х было явственно видно преодоление смутных веяний и стало живо ощущаться начало стихийного возврата к государственническим настроениям в русском обществе.

Несколькими годами позже и политическая элита разных направлений, уловив эти народные чувства, начала вводить в свой политиче­ский словарь ранее, в начале смуты, не употребляемые в положительном контексте понятия (такие как патриотизм, родина и т.д.). Это была своеобразная попытка с помощью слов из другого идеологического лексикона спасти падающий престиж демократических идеологем: «либерализма», «коммунизма», «прав человека», «свободы» и т.п.

Стали появляться удивительные словосочетания «советский империализм» (коммунисты, газета «Завтра») или «либеральный империа­лизм» (А.Чубайс), ранее категорически невозможные к употреблению теми силами, которые теперь с удовольствием их озвучивают. Иначе говоря, все силы, желающие и дальше оставаться в политической жизни России, признали, что воля нации состоит в желании построения великого государства, а значит, восстановления именно имперской по масштабу государственной традиции. Либералы и коммунисты лишь  подставляют к ведущему слову «империализм» свои прилагательные «советский», «либеральный», что только подчеркивает их идейный конформизм и попытку встроиться в большой государственный проект по возрождению России ради сохранения своего политического влияния на процесс. Россию будущего русские видят Государством-Импе­рией. Вопрос остается только во внутреннем содержании того империализма, о котором говорят разные силы. И именно здесь можно разглядеть опасность псевдотолкований русской традиции государственности, с попытками влить в новые имперские меха возрождения ста­рую идеологическую кислятину в разных вкусовых конфигурациях— от своеобразного дугинско-джемалевского пойла из экуменистического старообрядчества (объединения разных толков раскола на идее про­тиводействия Московской Патриархии) с радикальным протестантствующим исламизмом, с послевкусием из смеси сатанизма с оккультным гностицизмом, до банальных, но хорошо финансируемых проектов неолибералов, неокоммунистов и неоязычников…

Идея Империи является высшим развитием института государства в цивилизационном аспекте. Православная Империя есть попытка организации Православной цивилизации в государственных рамках. Импе­рия — это государство, стремящееся объединить в своем имперском организме Цивилизацию, став понятием соотносимым с нею. Православная Империя старается стать равнозначным понятию Православная цивилизация. И Православный Рим, и Православная Византия, и Православная Россия — олицетворяли собою Православную цивилизацию в единстве ее национального и культурного многообразия.

Естественно, далеко не всегда эти понятия были равнозначными. Идеал практически не достижим в исторической действительности. Но именно усилия в приближении к идеалу и можно называть смыслом истории, исторического развития. Империя всегда занимала особое положение, была ядром Цивилизации с заложенным в нее центростреми­тельным движением.

Сегодня идея Империи, империализма как суть политики великого государства всплывает в сознании нации как непосредственная государственная необходимость, сложившаяся из тяжелого постсоветского пе­риода и ослабленного разделенного положения России. Это состояние слабости очень остро чувствуется русскими, у которых государственный инстинкт развит сильнее, чем у кого бы то ни было. Упадок государственности переживается лично и болезненно, из чего и рождается новое ожидание спасительной личности, могущей возродить Импе­рию. В этом смысле очень точна формулировка профессора В.Д. Каткова: «Идеалом русского человека всегда будет Царь, который «все может»».

И ради реализации в исторической действительности этого чаемого идеала власти русские готовы на огромные жертвы. А жертвенность (или, как говорил с завистью к русским Т.Карлейль, «талант подчинения») — это то, что и является необходимой составляющей для постро­ения Великой Империи.

После развала СССР Россия находилась в таком удручающем состоянии, что не могла концентрировать достаточно внимания и сил ни над одной из стоящих перед ней проблем в новой исторической реальности.

Сегодня можно сказать почти с полной уверенностью, что развал Советского Союза, территориально почти соответствовавшего исторической Большой России, все же не привел нашу государственность к необратимым разрушительным последствиям, а стал лишь очередной жесткой проверкой на прочность русской цивилизации и ее жизнеспособности.

Сейчас мы, немного «отдышавшись», начинаем приходить в себя и потому, параллельно с отрезвлением от анархического дурмана, ощущаем унизительность и неуместного положения России, не достойного ее исторического значения.

Старинный лозунг собирания земель сегодня уже носится в воздухе. Территориальные потери крайне значимых для России земель (Малороссия, Новороссия, Белоруссия и другие), всегда воспринимавшихся русскими как составляющие части территориального ядра Руси (исконно русские земли), способствуют воскрешению имперских чувств. Политики же, выступающие с позиции отрицания или не последовательного признания необходимости воссоединения русских земель (вре­менно утраченных в ходе смуты) и преодоления раскола в самой русской нации, выбрасывают себя на обочину политической жизни страны.

Внешнее затишье в нашей политике, вероятно, не сможет продлиться долго. Никто нам не даст в столь благоприятных условиях восстанавливать свои силы. А потому наше положение безоговорочно требует скорейшего единения и мобилизации сил нации, а также концентрации власти на решении внутриполитических и внешнеполитических национальных проблем, связанных друг с другом в один жесткий узел.

Русское единство и региональный вызов украинского сепаратизма

 Русское единство испытывалось в истории неоднократно на прочность, и не только внешними силами: монголами, поляка­ми, шведами или немцами, но зачастую и своими раскольниками в период княжеских междусобиц или, например, своеобразного «сепаратизма» вечевых городов: Новгорода и Пскова.

Сегодня прочность русского единства хотят проверить деятели «украинского»* проекта отделения южнорусских земель от России. Несмотря на всю внешнеполитическую** опасность «украинского» сепаратизма и появившегося вследствие его успехов — «украинского» государства на постсоветском пространстве, надо заметить, что такого рода химерические попытки не носят характер абсолютно уникального явления в нашей истории. Сепаратизм некоторых чисто русских провинций не новость для русской истории. Были такие попытки выхода из русского мира и ранее, например, автономистские намерения Новгородской «украины» в XV столетии.

* Слова «Украина», «украинец» и т. д. по-русски правильно произносить с ударением на «а».

** Одновременно проблему «украинства» надо признать и внутриполитической, поскольку проповедь раскола русской нации ведется и в самой России. Издаются такие книги, как «Украина — не Россия» (автор Л.Кучма), сборники типа «Апология Украины», авторы которых пытаются сформировать у русского читателя исторически необоснованное мнение о существе «украинства».

Определенная уникальность «Украины» современной, пожалуй, в том, что ее организаторы желают и самоназываться — провинциалами, окраинцами, «украинцами», то есть возвести свою окраинность в степень самодостаточной отдельности, всячески культивируя выбранную крайность построения той самой «хаты», в которой, по известной поговорке, ничего не хотят знать об окружающем мире. Это, конечно, самая радикальная окраинность, какая была в нашей истории, обрекающая значительную часть русской нации на духовною катастрофу. Ведь при попытке самоопределиться в качестве отдельной нации «украинцам» необходимо будет резко очертить свои границы не только на политиче­ских картах, но и во всем многообразии сфер духовного мира. А что может входить в духовный мир настоящего «профессионального украинца», который хотят распространить на все южнорусское многомилли­онное население? Что кроме истории борьбы их «украинской» партии они могут предложить? Да ровным счетом ничего.

«»Украинская идея» — писал А.Царинный, один из исследователей «украинского» движения, — это гигантский шаг назад, отступление от русской культуры к тюркскому или берендейскому варварству. В древнерусской летописи часто повторяется о тюркских кочевниках, что они «заратишася» на Русь, то есть пошли на Русь ратью, войной. Возрождаясь в «украинцах», они опять идут войной на Русь — в области культурной: они хотели бы стереть всякий след «русскости» в исконной, сердцевинной, Малой (в греческом понимании) Руси. Все русское для них — предмет глубочайшей ненависти и хамского презрения»…

На современной «Украине» многое походит на первые годы советской власти, когда Советы предлагали стране с тысячелетней историей начать жизнь с нового листа, на котором разрешено было оставить только «белоснежную» историю ВКП (б). Партийные бонзы из партии под названием «украинский народ» оставляют народу также только свою «жевто-блакитную» историю и более ничего.

Советская власть и советские деятели призывали «советский народ» к борьбе с Православной Церковью, поскольку она именовалась опиумом для этого самого народа, советский Пролеткульт требовал сбросить с «корабля современности», по сути, всю русскую культуру, оста­вив только своих непосредственных партийных предтеч (вроде декабристов, Герцена и террористов народовольцев).

Это же партийно-сектантское мировоззрение, старающееся держать своих адептов в узких идеологических шорах, распространено и у заядлых «украинцев». Южнорусскому населению предлагают отказаться от всего самого ценного в своем «я», что сформировало сущность русского народа: от Православной Церкви, потому что она позиционируется «украинцами» как «москальская» и, видимо, является опиумом для «настоящих украинцев»; от русского литературного языка, потому что у них заготовлен свой «украинский» суржик; от великой русской культуры Пушкина и Достоевского — потому что создана она не щирыми хлопцами «украинской» партии, а гениями, этнически чуждыми «украинским сепаратистам».

Коммунисты боролись с огромными пластами русского народа: с дворянством, священством, крестьянством (по сути, огромного большинства нации) по измышленному классовому принципу. «Украинцы» же­лают изничтожить «москалей», то есть опять же огромное большинство русского народа.

Украинский проект вивисекции сознания для миллионных масс ждет тот же результат, что и советский проект — крах на глазах одного или двух современных поколений. Не жизненность, искусственность, неразумность и бездоказательность украинского дела так же незаметно для «профессиональных украинцев» выявится пред всем южнорус­ским населением «Украины», как все это незаметно произошло для советской партийной элиты и одновременно стало очевидным для всего населения Советского Союза.

Все построенное на мифе неизбежно разрушается, даже если временно и торжествует в исторической реальности нашей жизни. Миф — это туман, и, какой бы он ни был густой, у него нет длительного будущего, — ветер правды непременно развеет его.

Мог ли «украинский» проект реализоваться в каком-либо другом месте русского мира?

Такое развитие событий теоретически вполне могло быть возможно. Если бы, скажем, Новгород или Псков не были бы присоединены окончательно к «большому Московскому проекту» собирания русских земель, а попали бы тем или иным способом в орби­ту Ливонского ордена, Швеции или той же Польши на несколько столетий, то вполне возможно, что и новгородцам и псковичам попытались бы навязать смену исторического имени «русские» на какой-нибудь вариант «украинизации»…

«Украинские» сепаратисты часто ссылаются на несколько мест из древнерусских летописей, в которых встречается слово «украина» в отношении к разным частям территории современного государства «Укра­ина». Эти места выставляются как якобы подтверждение древности слов «украина». Но в русских летописях это слово имеет значение «пограничья», «окраины», а не названия какого-то особого территориального образования «Украина», и уж тем более не названия нации «украинцев».

В русских летописях встречается слово «украина» в отношении Рязанской, Псковской, Новгородской и других окраин. Но никто (по-крайней мере пока) не искал «украинцев» в тех местах.

Князь A.M. Волконский в своей книге «Историческая правда и украинофильская пропаганда» (Турин, 1920) приводит несколько примеров таких «украин»: «Читаем в Новгородской летописи под 1517 го­дом: «По королеву совету Жигимонтову приходиша крымские татарове на великого князя украйну около города Тулы… без пути начаша воевати». В 1580 году вследствие тревожных известий государь распределяет, «как быть воеводам и людям на берегу [то есть по Оке] по украинским городам от крымских украины и от литовской» (Древняя российская вивлиофика. XIV, 368). В 1625 году из Валуек (на юге нынешней Воронежской губернии) пишут, что чают «приходу татар на наши украи­ны».

Нужно быть, что называется, «свидоми украинци», чтобы строить свое здание «украинства» на том действительно «бездоказательном порыве», на котором и завещал Д.Донцов.

При желании слова известной песни про реку Амур «Во сибирской во украйне, во даурской стороне…» можно интерпретировать и так, что Сибирь — это «Украина», а сибиряки — «украинцы».

Таким образом, теоретически появление «украйн» в других концах русских земель было вполне возможно.

Например, существуют же в югославском сербском мире косовары, то есть сербы, принявшие мусульманство и тем самым основавшие химерическое образование, составленное на основе людей, этнически принадлежавших к православной цивилизации, но духовно предавших ее, перейдя в ислам. Скажем, если бы татарские мусульмане в XIV— XVI веках смогли каким бы то ни было способом соблазнить к переходу в другую веру живших весьма долгое время обособленно от Московского государства рязанцев и имевших немало различных связей с татарами, то вполне возможен был бы проект «украинского ислама» в пределах «Украины» со столицей в каком-нибудь Рязаньсарае.

Но здесь есть одно «но» — смена веры одной части нации действительно может спровоцировать процесс этногенеза, формирования новой нации, поскольку тем самым совершается глубочайший переход от одной системы мироощущения к другой и становится часто невозможным сохранить при этом национальное единство.

Почему «Украина» как идеологическо-территориальный феномен реализуется на Юго-Западе России?

 «Украинское чудо» на подмостках мировой истории — явилось продуктом духовной экспансии папского Рима в поствизантийскую ойкумену Православного мира, исторического движения на Восток государственности Польши и германского мира, а также их культурного давления на сознание порабощенного ими населения русских земель.

Монгольское нашествие раскололо надвое древнерусскую цивилизацию. Но раскол этот не был полным и необратимым. Скрепами русского единства оставались Св. Православие и княжеский род Рюриковичей, который продолжал править и на Севере и на Юге.

На Севере древнерусские княжества XIII—XIV веков боролись как с пришедшим завоевателем, так и друг с другом за лидерство в процессе объединения русских земель. В этой борьбе «на два фронта» в Северной, Владимиро-Суздальской Руси победило Великое княжество Московское, сумевшее отразить исламский натиск Золотой Орды, а затем и уничтожить в XVI столетии Казанское, Астраханское и Сибирское ханства.

Южная Русь в свою очередь, во второй половине XIV столетия, утратила почти всякую связь с северорусскими княжествами и попала под владычество Литовско-русского государства, где правили потомки литовского князя Гедимина, а после Люблинской унии 1569 года была преобразована в польские провинции Речи Посполитой (польского государства, в которое влилось Литовско-русское).

Экспансия папского католичества на Севере была остановлена победами Св. Благоверного Великого князя Александра Невского. В южнорусских землях же папская пропаганда, используя государственную мощь польской державы, добилась заключения Брестской унии 1596 года с несколькими архиереями — предателями Православия и русского имени, и вела жестокую борьбу с Русской Православной Церковью.

Политика католического прозелитизма и польско-еврейская эксплуатация южнорусского населения привели к пробуждению русского национально-религиозного сознания (Иов (Борецкий), Мелетий (Смотрицкий) и другие), которое в свою очередь выразилось в серии казацких восстаний, завершившихся с помощью военного вмешательства Московского государства присоединением большой части южнорусских земель во второй половине XVII столетия.

Процесс собирания земель продолжился и далее уже Российской Империей. Но некоторые земли в силу недальновидности русской дипломатии остались вне русского государства: Галичина в 1772 году отошла Австрии по первому разделу Польши, Буковина в 1774 году после заключения Кучук-Кайнарджийского мира также попала во владения Австрии в награду за ее нейтралитет в русско-турецкой войне 1768—1774 годов. Угорская же Русь еще ранее, в 1526 году, вошла в состав Австрии как составная часть Венгрии, после разгрома венгров турками.

Таким образом, австрийское государство стало наследником русских земель и с немецкой педантичностью стало проводить политику денационализации русского населения, попавшего в их руки, с помощью все тех же поляков.

В связи с этим интересен польский и одновременно католический взгляд на проблему, высказанный одним из деятельных участников «украинизации» ксендзом Валерианой Калинкой. «Исторический процесс, — пишет он, — начавшийся при короле Казимире, подвинутый вперед Ядвигою и заключившийся передвижением римского католицизма и западной цивилизации на двести миль к Востоку, проигран уже поляками. Как же защитить себя? Создание «украинской самостийности», которой малороссы медленно начинают проникаться, недостаточно, чтобы предохранить их от неизбежного поглощения Россией. Если противодействующая сила поляка хранится в его польской душе, то между душой малоросса и душой москаля нет основного различия. Поэтому надо влить новую душу в малоросса — вот в чем главная задача поляков. Эта душа да будет от Запада. Пусть малороссы своею душою соединяться с Западом и только внешним церковным обрядом с Востоком. Тогда Россия отодвинется в свои узкие пределы великорусского племени, между тем как на Днепре, Дону и Черном море возникнет нечто другое. Тогда, быть может, малорусская Украина возвратится к братству с Польшей против России. А если бы это и не сбылось, и в таком случае в тысячу раз лучше Малороссия самостоятельная, нежели Малороссия российская. Если Гриц не может быть моим, и в таком случае пусть будет ни моим, ни твоим. Из этого проистекает для поляков указание: не только не препятствовать национальному развитию самостоятельной Украины, но наоборот, всячески поддерживать украинский сепаратизм и укреплять среди малорусов церковную унию с Римом».

Слова этого «духовного пастыря» очень точно описывают тот процесс цивилизационной имплантационной хирургии, которую проводил католический мир над попавшим в его руки южнорусом.

Книга С.Н. Щеголева «История украинского сепаратизма.

Со времени нашего предыдущего обращения к теме «украинского» сепаратизма прошло всего несколько лет, но ощущение важности для русского единства этой темы стало с тех пор еще более явственным. Все девяностые годы XX столетия русское сознание находилось под впечатлением (правда, не вполне глубоко осознанным) развала страны, будучи как бы загипнотизировано и обезволено случившимся. Вступив в новое тысячелетие, Россия потихоньку оправляется от этого политического стресса и начинает понимать, что находится в состоянии территориальной и национальной разделенности.

Осознавая свое современное тягостное положение, Россия начинает определяться по отношению к региональным вызовам. До внешнеполитического активизма еще весьма далеко, но Россия уже начинает выходить из национального «анабиоза» 90-х, что настоятельно требует сознательного отношения к тому геополитическому и внутриполитическому состоянию Православной цивилизации, лидером которой, кроме России, быть никто не сможет.

В связи с этим проблема «украинства» должна стать понятна и для российского общества, и для общества южнорусского, находящегося на территории государства «Украина». Эти разделенные части русской нации должны осознанно преодолеть свою этническую разобщенность, а потому важность для этого процесса интеллектуального развенчания мифов «украинства» трудно переоценить. Именно поэтому «Православный центр Имперских политических исследований» в своей серии «Русская имперская мысль» и подготовил к изданию лежащую перед Вами книгу С.Н. Щеголева «История украинского сепаратизма».

Об авторе этой книги известно крайне мало. Сергей Никифорович Щеголев был по образованию врач (по одной версии) и занимался политической публицистикой. Будучи, пожалуй, крупнейшим исследователем «украинского» сепаратизма, С.Н. Щеголев был автором двух капитальных исследований, посвященных этой проблеме: «Украинское движение как современный этап Южнорусского сепаратизма» (Киев, 1912) и «Современное украинство. Его происхождение, рост и задачи» (Киев, 1914). Последняя книга носила более популярный характер, и ее тираж неоднократно допечатывался.

В работе над книгами С.Н. Щеголеву помогала и служба в киевском управлении по делам печати, где через его руки проходили многочисленные австрийские, германские и местные сепаратистские издания.

Вполне возможно, что по своим убеждениям С.Н. Щеголев мог состоять в Киевском клубе русских националистов.

Когда книга «Украинское движение как современный этап Южнорусского сепаратизма» вышла впервые, то она открыла глаза многим русским на чудовищную проблему «украинства» как сепаратистскую идеологию русского отщепенства. В свое время в прессе появилось немало восторженных отзывов на книгу С.Н. Щеголева, весьма ярко характеризующих уникальность этого исследования, его масштабность и глубину. Вот несколько из них.

«Книга, написанная живым языком, обнаруживает в авторе большое знание вопроса, разработкой которого он занялся, а по обилию и обстоятельности сведений о малорусском наречии, по истории Малороссии и по истории сепаратистского движения в Южной России может быть названа энциклопедией «украинства»».

«Появление капитального труда С.Н. Щеголева надо приветствовать, так как он дает русскому обществу то, чего нам до сих пор так досадно недоставало… Книга полна захватывающего интереса и заслуживает самого серьезного внимания со стороны русского общества, она должна быть настольной книгой для всякого русского национально-политического деятеля. Написана книга очень живо, выпукло и читается легко».

«Объемистая книга С.Н. Щеголева представляет первую и пока единственную в русской литературе попытку написать своего рода энциклопедию украинского вопроса с русской точки зрения. Помимо краткого исторического очерка украинского литературно-общественного движения и очень интересной характеристики некоторых форм национального движения в Западной Европе (во Франции, Германии, Испании и Нидерландах), книга представляет обширнейшую сводку украинской литературы и публицистики, вышедшей в России и за границей за последнее семилетие».

«Прекрасная и богато снабженная документами книга С.Н. Щеголева содержит… богатый, интересный и поучительный материал по украинскому движению… Книга должна раскрыть глаза обществу, законодательным палатам и правительству на это движение… Надо надеяться, что русское общество прочитает прекрасную книгу С.Н. Щеголева».

Книга действительно вскрыла для русского общества во многом «партизанскую» деятельность «украинского» движения в России, что, естественно, вызвало агрессивное противодействие «украинства».

Сотрудники журнала «Украинская жизнь», главным редактором которого был небезызвестный в недалеком будущем Семен Петлюра, выпустили в Москве в 191.5 году целый сборник под названием «Украинский вопрос» (второе издание вышло в 1917 г.), с попыткой опровергнуть исследование С.Н. Щеголева.

Известный деятель «украинства» С.А. Ефремов и лидер коммунистов-большевиков В.И. Ленин обвинили его даже в доносительстве.

После революции Щеголева постигла участь многих русских правых деятелей. За свои русские убеждения 19 или 20 мая 1919 года он был расстрелян вместе с целой группой русских патриотов (профессор минеролог П.Я. Армашевский, профессор физик Зилов, профессор филолог, славист, византинист Т.Д. Флоринский) по приговору Особой комиссии киевского ЧК и с ведома тогдашнего главы правительства советской Украины — Раковского.

«Украинский» проект как апология провинционализма и путь к предательству Православного мира

Многомиллионное южнорусское население в результате реализации «украинского» проекта, в радикальном его варианте, попало в глубокое «болото» самодовольного провинционализма. Это «болото» исторгает зловонные русофобские миазмы и одновременно предлагает лучшим способом навязать свою волю южнорусской массе: «…сеять ненависть к своим. Ширить раскол и взаимное недоверие. В свою хату вносить раздор… Прежде всего установить ряд догм, ряд правил, ряд аксиом во всех формах общественной жизни, резко очерченных. Ясно противопоставленных всем другим, бескомпромиссных, утвердить свою правду, единственную и непогрешимую… Вбивать эту веру и эту правду во взбаламученные неустойчивой действительностью и чуждыми влияниями мозги массы, без жалости преследуя сомневающихся… В роли магнита выступит меньшинство, группа. Она, организованная не в партию, не в «объединение», а в Орден — ведет массу».

В такой обстановке, похожей больше на атмосферу психологической «газовой камеры», где вытравливанию подлежит не только «русскость», но и обыденная человечность, южнорусское население ожидает лишь культурное одичание да бесперспективность окраинного существования.

Мир южноруса, которому всецело была доступна большая Россия, стараниями «украинства» сужен до случайно отторгнутых областей русского Юга. Почему южнорусы должны по чьей-то прихоти мириться с этим ограничением своего существования?

Культурное одичание в данном случае совершенно неизбежно, так как именно в вопросах языка, исторического прошлого, искусства, литературы и т. п. вещах «украинство» особенно фанатично и не допускает никакой альтернативы своему убогому партийному культуртрегерству. Только проверенное и определенное партийными функционерами как «кашерно-украинское» может потребляться в качестве «культуры» южнорусским населением.

А что такое «украинская культура»? Лишь первобытная кустарная деятельность, попытка на третьесортном провинциальном материале создать высококлассную мировую культуру, попытка с совершенно недостаточными средствами. А между тем южнорусы участвовали, и очень активно, в появлении на свет действительно великой и мировой культуры — общерусской. Профессиональные «украинцы», по словам известного профессора историка И.А. Линниченко (1857—1926), «проглядели все культурно ценное, что создано малороссами, и проглядели потому, что на нем нет этикетки. Это ценное — русская культура, русское искусство, русская наука, русская музыка, созданные совместным трудом главным образом двух ветвей русского народа — великорусской и малорусской (при участии, конечно, и других живущих в России национальностей, усвоивших русский язык и нашу культуру)».

По сути, это есть отрицание своих корней, отказ от самого себя и своего прошлого. А как гласит афоризм Хаустона Стюарта Чемберлена (1855—1927) — «Кто ниоткуда, тот никуда».

«Украинство» — это агрессивное «ничто», ниоткуда и никуда не движущееся, застывшее в своем горделивом ничтожестве и корежащее с оголтелым фанатизмом православную душу южнорусского населения. Та апология цивилизационного провинционализма, которая свойственна «ук-раинству», не только не хочет прикладывать своих усилий в борьбе за самобытность Православной цивилизации, но со временем вообще перестает жить общими для всех цивилизационными ценностями, что неизбежно приводит «украинство» к предательству Православия.

«Украинство» становится униональным этническим проектом экспансии европейского католического мира в мир славянский, так же как Униатская церковь есть униональный церковный проект католического папизма для проникновения в мир Православия. Таким образом, «Украина» может стать мягким местом, через которое будут наносить самые чувствительные удары по России, или этакой своеобразной этнической «черной дырой», через которую будут «всасывать» в еврокато-лическое цивилизационное поле русский мир.

В этом смысле глубоко прав галицко-русский деятель доктор Д.А. Марков, определявший русских Галиции, как «пограничная стража славянорусского востока».

Сегодня, когда русская Галиция находится под гнетом «украин-ства», этническая граница русского мира с Западом остается открыта всем идеологическим и военным экспансиям, начиная с римских папистов и кончая войсками НАТО.

А поскольку в Галиции одновременно проходит и западная граница Православной цивилизации, то проблема «украинства» становится проблемой для всего Православного мира.

«Украинство» было до поры до времени не замечаемой нами болезнью русской нации, скрытой от глаз бациллой распада, таким своеобразным этническим иммунодефицитом, расслабляющим национальные ткани единого организма нации. «Украинство» как цивилизационная болезнь распространяется не только в русском теле, оно своеобразное эпидемическое заболевание для всего Православного мира, поскольку хорваты (сербы-католики) и косовары (сербы-мусульмане) так же есть продукт «украинства», только не русского, а уже сербского.

Один русский мыслитель начала XX столетия очень лаконично сформулировал, что «народ есть ряд поколений людей, связанных сознанием своего единства и своей особенности».

При этом перед внешним миром нацией культивируется особенность, обособление по отношению к другим народам, и, напротив, внутри нации единство, отождествление, определенная даже унификация всячески поощряется. С «украинством», несмотря на то, что оно говорит именно о своем последовательном национализме, дело обстоит совсем наоборот. Вовне «украинства» в отношении Европы, католичества, польской культуры видно стремление к единению и самоотождествлению себя с этими политическими, религиозными и культурными сущностями, внутри же Православия, русского народа и русской культуры «украинство» стремится ко всевозможному обособлению и искусственному культивированию провинциальных особенностей.

Можно ли говорить в этом случае о процессе нового этногенеза, формирования «украинской нации»?

Наиболее вероятным ответом будет отрицательный. Этнографические, культурные или языковые особенности не способны сформировать столь определенную и окончательную «отдельность» для «украинства», которая только и способна пробудить процесс этногенеза. То есть процесса резкого самоопределения себя как самостоятельно действующего лица мировой истории, заряженного на экспансию вовне, и культивированию внутри своих идеалов с полной унификацией идейного состава и признания всеми населяющими данное государство этих новых ценностей.

Несмотря на жесточайшую «украинизацию» населения государства «Украина», несмотря на всестороннюю помощь и «украинской» эмиграции, и заинтересованных стран Запада, отводящих «украинскому» проекту особую роль в давлении на Россию, процесс не дает серьезных успехов. Ни Православию не было нанесено смертельного удара (по всей вероятности, это невозможно метафизически), ни русский язык не был вытеснен «украинской» мовой, ни разные территории государства «Украина» не стали в одинаковой степени глубоко «украинскими».

Государство «Украина» и сегодня состоит из нескольких совершенно разных, по настроению населения, территорий. Новороссия (степная территория Северного Причерноморья в составе Крымской области, Херсонщины, Запорожья, Днепропетровской области, Николаевской и Одесской областей) практически не восприняла «украинизацию», Слободская окраина (Харьковщина, Сумщина, Донбасс и Ворошиловградская область) находится примерно в таком же положении, Левобережная и Правобережная Малороссия вполне индифферентны в этом отношении. Сложно говорить об «украинизации» и Православной Буковины, где к термину «украинец», «украинский» есть весьма стойкое неприятие или по меньшей мере подозрительность. Выделяется своим «украинством» только Галичина, да и то только потому, что католицизм здесь делает неимоверные усилия, чтобы малороссы своею душою соединились с Западом.

Будучи само по своей сути раскольническим движением, «украинство» не может ничего и соединить под своей эгидой в государстве «Украина». Отсюда и расколотость общества «Украины» на большинство, относящееся индифферентно к мифам «украинства», и на фанатичное меньшинство, готовое уничтожить или подчинить себе полмира для торжества  «украинского порядка».

Мы можем констатировать, что в государстве «Украина», «малый народ»— «украинцы» навязывают свою идеологию «большому народу»  –  южнорусскому населению.

Но и при самой благоприятной обстановке, когда Россия переживала сильнейший анархический цивилизационный срыв в 90-е годы, не имея возможности влиять на происходящее рядом, этому «украинскому» меньшинству не удалось переломить в свою сторону ситуацию на русском Юге. Именно поэтому все помыслы и надежды «профессиональных украинцев» возлагаются на слабость или, что еще желательнее для них, на территориальную раздробленность России. Известный деятель УНА-УНСО Д.Корчинский уже давно и очень точно определил эту современную задачу «украинства»: «Задача наших организаций заключается не столько в том, чтобы добиться независимости, сколько в том, чтобы добить Россию в том виде, в котором она существует сейчас».

 «Украина» как антиРоссия, «украинство» как антируссизм.

«»Украинцы», — писал А.Царинный, — это особый вид людей. Родившись русским, украинец не чувствует себя русским, отрицает в самом себе свою «русскость» и злобно ненавидит все рус:кое. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом — кем угодно, но только не русским. Слова Русь, русский, Россия, российский — действуют на него, как красный платок на быка. Но особенно раздражают «украинца» старинные, предковские названия: Малая Русь, Малоросссмя, малорусский, малороссийский…

Как же понять такой парадокс, что русские ненавидят свою «русскость» как что-то им чуждое и отвратительное? Мы полагаем, что это странное явление может быть объяснено только из учения о расах. Население Южной России в расовом отношении представляется смешанным. Русское в своей основе, оно впитало в себя кровь целого ряда иемен, преимущественно тюркского происхождения. Хазары, печенеги, такие мелкие народцы, как торки, берендеи, ковцы, известные под именем черных клобуков (каратулей), половцы, татары, черкесы — все эти племена преемственно скрещивались с русскими и оставили свой след в физических и психических особенностях южнорусского населения. Наблюдения над смешением рас показывают, что в последующих поколениях, когда скрещивание происходит уже только в пределах одного народа, тем не менее могут рождаться особи, воспроизводящие в чистом виде предка чужой крови. Знакомясь с деятелями украинского движения, начиная с 1875 года, не по книгам, а в живых образах, мы вынесли впечатление, что «украинцы» — это именно особи, уклонившиеся от общерусского типа в сторону воспроизведения предков чужой тюркской крови, стоявших в культурном отношении значительно ниже русской расы».

К тюркским «украинцам» примыкают группы отщепенцев и изго ев всевозможных других наций. Совсем неспроста среди лидеров «украинства» были и «москали» Костомаров (отец великоросс) и Донцов (отец великоросс), и поляки Владислав Липинский и граф Тышкевич (поляков было особенно много), и евреи профессор Перетц и знаменитый советский «украинизатор» Лазарь Каганович, и грек Аркас (автор «Украинской истории»), и вообще кто угодно, кто не смог реализоваться в своем этническом кругу. Столь пестрый состав интернационального «украинского» проекта и одновременно столь не яркий, третьесортный ряд деятелей, бывших его идеологическими творцами, характеризует «украинство» как межэтническую сточную канаву на стыке наций для всевозможных авантюристов, революционеров, бунтарей, фантазеров, не могущих ужиться со своими сородичами в силу химеричности своего духовного склада…

Сегодняшнее химерическое образование «Украина» самоутверждается именно как антиРоссия. Ее президент Леонид Кучма публикует книгу с характерным названием «Украина— не Россия». Причем печатается она в России, на русском языке, что можно расценить только как экспансионистский жест и идеологический выпад с расчетом повлиять на умонастроения русских граждан, в том числе и малорусского происхождения. Эта идеологическая интервенция, да еще не кого-нибудь, а президента соседнего государственного образования в отношении России имеет большой смысл, так как украинский миф может закрепиться в исторической действительности, только агрессивно противопоставляя себя всему общерусскому, всячески претендуя на замещение России в мировой истории своим «украинством». В книге президента Л. Кучмы сквозит дух экстренности, опасения не успеть переломить формирующееся в России отношение к «Украине» в свою пользу.

Нам же нужен ответный культурный империализм, воздействующий на идеологические мифы «украинской» стороны. «Украинские» идеологи чувствуют себя вольготно на территории государственного образования под названием «Украина» только потому, что работают в атмосфере постсоветского идейного вакуума, который они насыщают своими фантомами.

Россия находилась после развала СССР в таком удручающем состоянии, что не могла задумываться ни над одной из стоящих перед нею проблем в новой исторической реальности. Сейчас мы начинаем возвращать утраченные позиции и стремимся занять естественное господствующее геополитическое положение на севере Евразии. И если в ближайшие годы ситуация не будет переломлена, не только на «Украине», но в России, в которой эта проблема почти не осознанна как крайне серьезная, мы можем столкнуться с дополнительным препятствием для восстановления своих естественных геополитических границ.

Уже сегодня мы должны жестко встать на позицию, что южнорусские  малороссийские земли неотъемлемая часть Русского государства, нет ни «украинского» народа, ни «украинского» языка, что все это идеологические фантомы.

Таких образований, как «Украина», современная история знала несколько. Пожалуй, самым ярким примером может служить ГДР — тот искусственный проект советского немецкого народа и советской немецкой культуры. После своего поражения во Второй мировой войне единая Германия была разделена, и на разных ее территориях начали реализовываться различные идеологические проекты. Но немцы нашли в себе духовные силы долгие годы идти к объединению, не признавая ГДР, ни советского немецкого проекта.

СССР, потерпев поражение в «холодной войне», попал в примерно такое же положение. Большая Россия была разделена (не без подсказок и посредничества Запада) на различные искусственные государственные образования, в большинстве из которых сепаратисты повели жесточайшую травлю русской нации.

«Украина» вполне подходит под государственный статус ГДР — та же номинальная самостоятельность, те же попытки оградить своих южнорусов русов от влияния основной части русской нации, пребывающей в границах Российской Федерации. Та же агрессивность меньшинства по отношению к спокойному большинству, как это было в ГДР по отношению к ФРГ и т.д. То же выстраивание «Берлинских стен» между одним и тем же народом, разделенным волею победивших его врагов.

Но наряду со схожими чертами для таких искусственных образований, как ГДР и «Украина», будет и громадная разница в их геополити­ческом и статусном положении. Если положение ГДР в советском блоке было выгодным для ее экономики и политического статуса второй по силе в Варшавском блоке, то место «Украины» в блоке НАТО (куда так стремятся «профессиональные украинцы») будет весьма разительно отличаться от советско-немецкого. Современная роль «Украи­ны» в военном блоке НАТО представляется только одна — это роль .мальчиков-казачков на побегушках, достающих из огня каштаны своему геополитическому господину.

Понятно, что сейчас «украинской элите» мечтается о том, что они войдут в европейский дом и гостеприимные хозяева выделят (из уважения к пришедшим) лучшее помещение и т.д. Но чем далее развиваются события, тем становится более понятно, что Европейский союз вряд ли пойдет на такое чрезмерное расширение за счет бедных стран Восточной Европы.

Удивительно, как не понимают на «Украине», что их судьба вне России предрешена. Или «политиканствующие украинцы» боятся себе признаться в том, что они будут использованы американцами и европейцами лишь как плацдарм против России. И все это желание уйти подальше от России и культурно, и экономически, и политически обратится в результате только в то, что отношения с Россией выстроятся в стиле Польши. То есть тысячелетняя вражда, бесконечные войны, выгода  от которых уходит третьим странам (все тем же европейцам и американцам).

О, конечно, «украинцам» будет и уже сказано немало слов о том, что они «настоящие европейцы», поздравлениям в адрес «выбравших свободу» от варварской России не будет конца. Но что будет в сухом остатке, какова будет прибыль ухода из России? Только утоленные амбиции нескольких тысяч «профессиональных украинцев», а в осталь­ном будут лишь потери: кровь, разруха Православия на Юге, культурное одичание, экономическое обнищание населения, развал промышленности и государственной инфраструктуры.

Постоянное педалирование того, что «Украина» самое большое государство Европы, никого в самой Европе не радует, поскольку это очередная претензия, с которой хочет войти «Украина» в новый для нее государственный организм. В Европе не могут переварить Испанию и Польшу, встроив их как второсортные государства в Европейский союз, а каким сортом пойдет сама «Украина»? Думаю, что вхождение в ЕС третьим сортом будет теоретически возможно, если только «Украина» возьмет на себя какие-нибудь невыносимо невыгодные для себя обязательства или, скажем, пообещает спасти мир от Московской «Империи зла» и загнать татаро-монгольских москалей за Урал. Но последнее при слабой подвижности южнорусского населения и его индифферентности к внешнеполитическим затеям «украинства» видится совершенно не возможным, и потому вряд ли европейцы захотят расширить до «Украины» границы европейского благополучия. Это будет для них неподъем­но дорого, да и ничего не даст политически.

Таким образом, временность и химеричность проекта «Украина» очевидна, и нам, русским, надо не упустить время для защиты своего исторического наследия от окончательного разграбления «украинством».

Источник: Национальный Медиа Союз