Как они волнуют умы, морочат людей, представляясь символическим выражением власти и свободы. Деньги – это «Я могу себе это позволить!». Ради них можно вкалывать до утраты чувств, а можно пойти на преступление – смошенничать, потихоньку стырить, ограбить, убить, чтобы потом хорошо погулять, пошиковать, от пуза поесть, покайфовать, посорить деньгами: всё они окупят, всё округлят, заметут следы, загладят, залакируют, поднесут к устам сладкую воду забвенья.
Достоевского волновали Ротшильды, гипнотизировала идея положенного в рост тучнеющего миллиона, когда деньги рождают деньги, а еще большие деньги рождают все больше денег. Вся эта магия банковского капитала: деньги к деньгам… Чернокнижие процентов. И – томный вздох в ночи бессонного нищеброда: «Ах, если бы у меня был миллион!»
Признаюсь, и у меня в романе «Меценат» был герой, завороженный красотой этого финансового гамбита и признававшийся, что «прибыль», «барыш», «лихва», «навар» символизировали для него овеществленную свободу: в мире, где правит причинно-следственный принцип «баш на баш», этот излишек свидетельствовал ему о том, что прежде всего он сам выпал из этой жесткой математической схемы, – тождество распалось, уравнение развалилось, клещи разжались, и вырвался на волю из метафизических бездн фонтан иррационального…

За деньги можно загладить вину, искупить грех, купить престиж, союзников, сотрапезников, охранников, мужа/жену, сына/дочь, не говоря уж о челяди…
За деньги можно построить прекрасный замок на берегу, нанести туда прекрасных вещиц, окружить садом, запустить диковинных зверей и птиц и наблюдать звездное небо над головой.
Можно купить пароход, самолет, острова в океане и песчаный берег морской…
Но Евангелие говорит: «Безумный богач!»
Рассказывает о богатом юноше, который отошел от Христа, потому что у него было большое имение. И Господь произносит ему вослед: «Трудно богатому войти в Царство Небесное».
Апокалипсис предупреждает: «Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды», а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3:17).
Да и вообще сребролюбие числится одним из семи смертных грехов.
Христос, наблюдая за тем, как люди жертвуют на храм, восхваляет бедную вдовицу, принесшую сюда две лепты «от скудости своей» – все пропитание свое.
И русская литература, словно Настасья Филипповна, к нашему восхищению, швыряет лживые деньги в огонь. Мы любим ее, как уже полюбили Петрушу Гринева, подарившему заячий тулупчик озябшему проходимцу, и Наташу Ростову, отдавшую раненым все подводы, нагруженные было имуществом ее отца и тем самым разорившую свою семью.

Но теперь, в мире перезрелого капитализма, всё не так. Еще в начале 90-х раздался призыв: «Хватит демонизировать деньги!». Как при Хрущове началась реабилитация репрессированных, так и при Ельцине усилиями СМИ стали возвращать деньгам всеобщий интерес и общественный респект с условным слоганом: «Не все богатые – преступники и тати!». Процесс этот парадоксальным образом шел параллельно с тотальным обнищанием населения, вызывая смятение умов, над которыми получили власть виртуальные «бабки», «башли», «бабло», «капуста» и «баксы».

ДЕНЬГИ

Давно я уже не летаю, словесных миров не леплю,
Я мысленно деньги считаю, которые я накоплю.
О, скользкие эти ступеньки, потёмки при мутной луне…
Молчите, проклятые деньги! Не надо нашептывать мне!

Гнать жар по артерии сонной, взбивая послушную ртуть,
И душной болезнью кессонной под утро садиться на грудь.
И скармливать ум «долче вите», и вешать на выю ярлык…
Проклятые деньги, молчите! Вам аспиды дали язык!

Вам дали язык прощелыги, добавив свинцовых чернил,
Скажите им, верные книги! Мефодий, скажи им, Кирилл!
Скажите, небесные птицы и лилии, все ли сбылось?
Когда-нибудь вам богатиться иль ныть, прибедняясь, пришлось?

Вы, лучшие люди, под взглядом лукавого – чур меня! Чур! –
Скажите, – как фантиков с ядом, касались вы этих купюр,
И как за незримые нити вас дергать пытались, а вы:
«Проклятые деньги, умрите!» – кричали неслышно, – увы!
2011