На сайте администрации города завершилось голосование. Оказалось, жители столицы Удмуртии против присвоения одной из улиц Ижевска имени Александра Солженицына.

Об этом сообщают на сайте администрации города. За месяц в голосовании приняли участие 687 человек: против проголосовали 81,7% опрашиваемых, а вот за присвоение имени Александра Солженицына улице Ижевска выступили всего лишь 14% респондентов. Голосование запустили в ноябре, а в октябре с этим предложением выступила председатель Удмуртской общественной организации «Ассоциация жертв политических репрессий» Елена Максимова.

Проголосовавших оказалось чуть более 0,01%. Это свидетельство ничтожно малого интереса нормальных людей к измышлениям «лагерного поэта», ничем себя в русской литературе не проявившего, кроме лжи и сквернословия. Несколько лет назад церковный историк профессор Алексей Светозарский опубликовал на РНЛ статью «Великопостный зуд Солженицына» о критике писателя в адрес Церкви и Патриарха Пимена.

Примечательно, что Солженицын сначала опубликовал свое клеветническое письмо в западной прессе, враждебно настроенной по отношению к Советскому Союзу, и лишь потом, когда его «послание» вызвало на Западе русофобскую кампанию, направил письмо его непосредственному адресату — Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Пимену.

«Великопостное письмо» публициста вызвало однозначно негативную реакцию внутри Советского Союза. Вот как оценил это письмо профессор А.Светозарский:

«Это событие долго муссировалось в прессе, в основном западной, и в самиздате. Я считаю, что безнравственно писать письмо адресату с упреками, на которые он просто, в принципе, не мог ответить в силу своего тогдашнего положения. Солженицын в очередной раз проявил стремление судить Церковь, в которой, конечно же, было немало всякого, ведь время было очень тяжелое в нашей церковной истории. Мне кажется, автор письма до конца своей жизни так и не изжил стремление судить отстраненно и свысока, как некая особая инстанция, как пророк. Такое поведение вообще характерно для наших писателей, общественных деятелей и мыслителей, пытающихся поставить себя над Церковью, над этими отношениями. Их попытки всегда оканчивались нравственным падением. Солженицын, очевидно, рассчитывал именно на некий внешний эффект, как это часто бывало в деятельности нашего писателя и «пророка», как его некоторые называют по какому-то недоразумению. Именно поэтому его письмо сначала появилось в западной прессе, оно на это и было рассчитано. Конечно, это «Великопостное письмо» имело последствия. Этим занимались специальные люди, которые отслеживали реакцию на него, кем-то оно распространялось, соответственно у этих людей были неприятности. В свое время наш замечательный критик Аполлон Григорьев обвинял Герцена в том, что тот, отсиживаясь в Лондоне, критикует Россию, и тогда русские люди, проживающие на Родине, отправляются на каторгу. Солженицын вел себя так, как некогда Герцен. Горячая молодежь, которая воспринимает все общественные вопросы последовательно и бескомпромиссно, всегда страдает от подобного рода заморских деятелей. (Такие последствия писем Солженицына исследователи зафиксировали с самого 1945 года, когда он начал свою провокационную деятельность). Если смотреть в неком историческом контексте и вспомнить годы хрущевских гонений на Церковь, беспрецедентные для европейских народов того времени, то притеснения и несправедливости, которые были в отношении Церкви, репрессии, закрытие храмов и т.д., не вызывали на Западе никакой реакции ни у либеральной, ни у правоконсервативной интеллигенции. Лишь в 1965 году начинает формироваться правозащитное движение в отношении религии в СССР и разыгрываться церковная карта в эпоху холодной войны. Я считаю, что «Великопостное письмо» — одно из явлений этого периода».

В январе 1996 года Солженицыну дали слово на пленарном заседании при открытии 4-х Рождественских чтений в Москве. Тогда уже и страна была другая, и Патриарх был новый. Среди 5,5 тысяч слушателей были люди, надеявшиеся услышать от нобелевского лауреата что-то пророческое, открывающее перспективу выхода из того провального безвременья. Но все его претенциозное и заунывное выступление  вновь свелось к призыву реформировать «отсталую» Православную Церковь, т. е. к неообновленчеству. За четверть века пророк из штата Вермонт так ничего и не понял в Церкви. Когда он заявил о необходимости перевода богослужения на «понятный» русский язык, его не стали слушать даже самые вежливые делегаты. А после заключительного слова Патриарха образ «пророка» скукожился до размеров обычного заблудившегося приходского интеллигента. «Философ, не решивший вопросов». В Ижевске все вышесказанное подтверждено голосованием людей.

Владимир Вениаминович Шкляев, член Союза писателей России

Источник: Русская Народная Линия